Джулиан Барнс - Артур и Джордж

Именно туда его и усадили утром третьего сентября; ощущая на себе со всех сторон чужие взгляды, Джордж не знал, с кем себя сравнить: с записным отличником или с безнадежным тупицей. Инспектор Кэмпбелл дал расширенные показания, но по большому счету не отступил от своих прежних слов. Зато от констебля Купера поступили новые сведения – о том, как через считаные часы после обнаружения искалеченного животного он нашел ботинок подсудимого с характерно стоптанным каблуком. Отпечаток подошвы он сравнил со следами, оставленными на лугу возле загубленного пони, а также со следами возле деревянных мостков близ дома викария. А как он это сделал: да просто вдавил башмак мистера Эдалджи каблуком в сырую почву и вытащил – следы полностью совпали.

Потом сержант Парсонс подтвердил, что возглавлял отряд из двадцати констеблей-добровольцев, сформированный для поимки банды изуверов. Он рассказал, как при обыске спальни в доме Эдалджи обнаружил футляр с четырьмя бритвами. На одной имелись еще не высохшие бурые пятнышки, а к лезвию прилипла пара волосков. Сержант указал на это Эдалджи-старшему, и тот принялся вытирать лезвие большим пальцем.

– Неправда! – вскричал викарий, поднимаясь с места.

– Не перебивайте, – одернул его инспектор Кэмпбелл, опередив судей.

Продолжив свои показания, сержант Парсонс дошел до того момента, когда задержанного доставили в пересыльную тюрьму Бирмингема на Ньютон-стрит. Повернувшись к нему, Эдалджи сказал: «Надо думать, это происки мистера Локстона. Я добьюсь, чтобы он сел на скамью подсудимых, прежде чем мне вынесут приговор».

Наутро бирмингемская «Дейли газетт» писала о Джордже следующее:

Он не выглядит на 28 лет. В зал суда он явился в помятом черно-белом клетчатом костюме и мало чем напоминал солиситора: лицо смуглое, темные глаза навыкате, полные губы и маленький округлый подбородок. Типично восточный человек, характерно невозмутимый: никакого проявления эмоций, кроме тонкой улыбки, не сходившей с его лица все то время, когда обвинение излагало вопиющие факты. Престарелый отец обвиняемого, индус, и седая англичанка-мать присутствовали в зале суда и с вниманием, вызывающим только жалость, следили за ходом процесса.

– Значит, я не выгляжу на двадцать восемь лет, – заметил Джордж мистеру Мику. – Наверное, потому, что мне всего двадцать семь. Моя мать не англичанка, она шотландка. Мой отец – не индус.

– А я предупреждал: нечего читать прессу.

– Но он не индус.

– Для «Газетт» разница невелика.

– А если бы я вас, мистер Мик, объявил валлийцем?

– Я не стал бы пенять вам за эту неточность: в жилах моей матери течет толика валлийской крови.

– Тогда ирландцем.

Мистер Мик не обиделся; в ответ он лишь улыбнулся и действительно стал немного похож на ирландца.

– Тогда французом.

– Вас, как я погляжу, заносит, сэр. Вы меня провоцируете.

– А сам я, значит, невозмутим, – продолжал Джордж, снова уставясь в газету. – Разве это предосудительно? Разве типичному солиситору не положено сохранять невозмутимость? Ан нет, я, дескать, не типичный солиситор. Я типично восточный человек, и понимайте как угодно. Так что, откуда ни посмотри, я типичный экземпляр, верно? Будь я вспыльчив, меня все равно объявили бы восточным человеком, вы согласны?

– Невозмутимость – положительное качество, мистер Эдалджи. Вас ведь не назвали непроницаемым. Или лукавым.

– А что это могло бы означать?

– Ну как же: бесовскую хитрость. А мы чураемся бесовского начала. И дьявольского тоже. Защите только на руку непроницаемость.

Джордж улыбнулся своему солиситору.

– Прошу прощения, мистер Мик. И спасибо за ваше здравомыслие. Мне, боюсь, его недостает.

На другой день слушаний показания давал четырнадцатилетний Уильям Грейторекс, гимназист из Уолсолла. Суду зачитали многочисленные письма, под которыми стояло его имя. Свою подпись он не признал, отверг всякую причастность к этим посланиям и даже смог доказать, что во время отправки двух писем находился на острове Мэн. Подросток объяснил, что по утрам садится в Хеднесфорде на утренний поезд и едет в Уолсолл, к месту своей учебы. С ним обычно едут Уэствуд Стэнли, сын известного посредника по найму шахтеров; Куибелл, сын викария хеднесфордского прихода; Пейдж, Харрисон и Ферридей. Все эти имена фигурировали в письмах, которые только что были оглашены в суде.

Грейторекс показал, что года три-четыре знает мистера Эдалджи в лицо.

– Он, бывает, ездит в том же купе, что и мы с ребятами. Раз десять-двенадцать такое было.