Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

На всякий случай, разоружив механических болванов, отец Феона позвал обратно своих робких учеников, боязливо выглядывавших из-за двери. Видимо, устыдившись своего поведения, они вернулись в помещение, стараясь не глядеть друг другу в глаза.

Оглядевшись, Феона сразу узнал зал из своего сна. Только на этот раз он не пустовал. Два десятка больших деревянных сундуков, покрытых толстым слоем пыли, стояли вдоль стен. Некоторые даже друг на друге. На широкой каменной плите, больше похожей на алтарь, помещались четыре ларца, отличавшиеся большими размерами и богатством отделки. Находились здесь и деревянные короба без крышки, наполненные какими-то бумагами, и высокие круглые пеналы, похожие на тубусы, запечатанные целой горстью разноцветных царских печатей еще времен царя Ивана Васильевича IV Грозного. А в самом центре зала между колоннами красовался золотой глобус, высотой в рост человека, установленный на львиные лапы, сделанные из драгоценного черного дерева.

Отец Феона открыл крышку ближайшего сундука и замер, завороженный невиданным зрелищем. Отойдя от первого оцепенения, сразу открыл крышку другого, потом третьего сундука. На четвертом он задержался и трепетно, дрожащими руками взял лежащую сверху большую книгу. Он видел ее один раз в жизни в руках самого царя Ивана Васильевича. Это были редчайшие списки поэм Гомера, написанные золотыми буквами на змеиной коже. Второй такой книги в мире не существовало.

За спиной отца Феоны охали и ахали восхищенные ученики, открывавшие все сундуки подряд. Монах в свою очередь подошел к одному из ящиков, наполненных письмами, грамотами, увешанными государственными печатями, и свитками, иные из которых имели весьма солидный размер. Смахнув пыль рукой с верхних пергаментов, Феона позволил себе покопаться в некоторых документах. Открытие, которое он для себя сделал, повергло его в состояние крайней задумчивости и озабоченности. Весь этот ящик и два стоящих рядом были наполнены личным архивом Ивана Грозного. Документы такого рода не могли ни при каких обстоятельствах попасть в чужие, недружественные руки.

– Отче, – услышал Феона голос Маврикия, – посмотрите на это!

Феона обернулся. Маврикий и Епифаний с выпученными от изумления глазами склонились над ларцами, наполненными золотыми цехинами, дублонами, дукатами и ноблями [300] Золотые монеты разных европейских стран. , драгоценными камнями огромной величины и ювелирными украшениями невиданной красоты.

Феона улыбнулся детской наивности своих учеников.

– Это золото и драгоценности – ничто по сравнению с содержанием одного такого вот сундука! – Монах наклонился, взял из сундука одну из книг наугад, пробежал ее беглым взглядом и спросил: – Знаете, что это такое?

– Нет! – покачали головами Маврикий и Епифаний.

– Это «История» Полибия [301] Древнегреческий историк, государственный деятель и военачальник, автор «Всеобщей истории» в 40 томах, охватывающей события в Риме, Греции, Македонии, Малой Азии и в других регионах с 220 г. до н. э. по 146 г. до н. э. , – ответил Феона, кладя книгу обратно, – в этом сундуке все сорок ее томов. Кстати, сей автор много писал о наших предках – славянах. А вот там я видел «Республику» Цицерона. В соседнем сундуке лежат «Песни» Пиндара [302] Один из самых значительных лирических поэтов Древней Греции. и «Итхифалеика» [303] Не сохранившееся произведение римского поэта Публия Вергилия Марона. Вергилия. Все сундуки, стоящие по правую сторону от входа, забиты произведениями отцов Церкви и святых православных мыслителей! – Отец Феона неспешным шагом прохаживался между рядами ларцов и сундуков, закрывая открытые крышки, при этом продолжая беседу со своими учениками. – За любую из этих книг некоторые люди и у нас, и в Европе готовы мать родную зарезать. Не думайте, что наш приятель Петр Аркудий что-то в этом отношении из ряда вон выдающееся. Поток таких Аркудиев, если не предпринять соответствующие меры, не иссякнет никогда. Впрочем, поговорим об этом позже. Когда страсти наши улягутся и головы приобретут способность мыслить здраво.

Удивительным образом отец Феона совсем не выглядел счастливым или хотя бы удовлетворенным от того, что тайна псалтыри была наконец им разгадана и найдена, ставшая уже легендой либерея грозного царя! Нет, монах с каждым следующим мгновением пребывания в потайном хранилище становился все более задумчивым и озабоченным. Это состояние естественным образом передалось его ученикам, на лицах которых застыло выражение тревоги. Увидев, как угнетены вдруг стали его наивные и простодушные спутники, отец Феона добродушно улыбнулся и, разведя руки в стороны, словно обнимая их, мягко произнес: