Николай Волынский - Наследство последнего императора. 2-я книга

– Ворота всегда заперты, – сказал Чайковский. – На амбарный замок… – он вдруг замолчал, растерянно глядя на мать Магдалину.

Схиигумения, глядя вниз, беззвучно рыдала. Слезы текли по её твёрдым бледным щекам и капали на пол. Обнаружив, что все затихли и смотрят на неё, мать Магдалина глубоко вздохнула, всхлипнула несколько раз. Достала платок из рукава рясы, вытерла слезы и тихо высморкалась. Потом махнула рукавом, словно отгоняя от себя что-то невидимое и, справившись с судорогой нового рыдания, выговорила:

– В свято… в святой обители… о смертоубийствах говорить, готовить… Как такое можно?

– Мы с этой темой закончили, матушка, – заявил Яковлев. – И перешли к другой. Но если вы готовы отговорить чекистов от того, что они задумали, мы будем только рады. И все свои планы отменим. Меньше хлопот. И жертв.

Она махнула рукавом ещё раз, теперь в сторону Яковлева. Резко отвернулась к иконе Спаса, подошла к ней, опустилась на колени и начала жарким шёпотом молиться, крестясь и отбивая земные поклоны.

– Сохрани, Господи, от крови, от смертей злых и напрасных… – донеслось до сидящих за столом.

– Продолжайте, Антон, – вполголоса приказал Яковлев.

– Ключ от замка, – сказал Чайковский, – находится в караульной, на щите.

– Значит, Пётр, одного человека дашь мне. А лучше двух, – сказал Яковлев. – Пока будем вести переговоры, они должны уже быть в караульной и открыть ворота и главный вход.

– Юровский может потребовать связи с Москвой, – заметила Новосильцева.

– Может, – согласился Яковлев. – Мы ему предоставим такую связь. Но не сразу. И пусть говорит хоть до утра.

– Wozu? Зачем же так? – удивился австриец. – Почему разрешайте? Или я не все подумал и не понял?

– Касьян? – произнес Яковлев.

– Докладываю, – сказал Чудинов. – С десяти вечера и до двух часов ночи телеграфное сообщение с Москвой исчезнет. До двух – точно, больше наши люди не гарантируют.

– А с другими городами? – спросила Новосильцева.

– С другими? – переспросил задумчиво Чудинов. – С другими городами, как я понял, связь останется. Но будет очень неустойчивой.

– Мой поезд, Павел Митрофанович? – спросил Яковлев.

– Под парами, товарищ комиссар, – ответил матрос.

– На сборы Романовым двадцать минут, – продолжил Яковлев. – Сажаем в авто и на вокзал. Грузовик с бойцами прикрывает нас сзади. При любом подозрительном движении в нашу сторону стрелять без предупреждения.

– Снова через Омск побежим? – спросила Новосильцева. – Не наткнёмся опять на засаду?

– Омск теперь нам не нужен, – заявил Яковлев. – Главное, как можно скорее, покинуть пределы губернии. Через двести вёрст власть местных сатрапов заканчивается. Так что прямо на Запад, на Москву! А ежели кому вздумается нас обездвижить, стесняться не будем. До Москвы – никаких переговоров, остановок, никаких задержек, кроме пополнения угля и воды. Ещё вопросы? – осведомился комиссар, набивая трубку.

– Ты, Константин, ничего не сказал про слуг. И про доктора, – вдруг заметил Зенцов.

– А что слуги? – поднял голову Яковлев. – Какое нам дело? Пусть идут на все четыре стороны. Нам они не нужны.

– В Семье больной ребёнок, господин освободитель, – мрачно напомнила Новосильцева.

– В самом деле, – зажёг трубку Яковлев. – Упустил. Доктора, конечно, возьмём. Остальных просто некуда посадить. И так восемь человек на два авто.

– Нет, Костя, так не годится, – заявил Чудинов. – Все они рабочие люди, а мы их оставляем. Чекисты их не выпустят из города. Сам бы их выпустил?

– Конечно, нет! Важные свидетели.

– Или участники заговора, – добавил Чудинов. – Им повезёт, если их расстреляют сразу.

– Касьян! – повысил голос Яковлев. – Я же сказал – доктора берём. Остальных куда?

– А сколько их? – спросил Чудинов.

– Сколько? – повторил Яковлев.

– Повар, горничная, лакей, поварёнок, – сообщил Чайковский. – Три с половиной человека.

– В авто места нет!

– Зачем в авто? – возразил Чудинов. – Я их в грузовик возьму, ребята потеснятся.

– Уговорил, – подумав, ответил Яковлев. – На твою ответственность. Ну, что? Вперёд?

Все шумно поднялись.

– Матушка, – бесцеремонно прервал Яковлев молитву настоятельницы. – Прощайте. И спасибо за всё.

Кряхтя, мать Магдалина поднялась с колен. Помолчала, всматриваясь в лица боевиков, задержала взгляд на Новосильцевой.

– Господи, спаси и помилуй, – она взяла в правую руку серебряный наперсный крест и издалека перекрестила всех. – Благослови люди твоя, ибо на подвиг идут…