Паркинсон Кийз - Любовь в наследство, или Пароходная готика. Книга 1

Прежде мне уже приходилось не однажды замечать — и, надеюсь, выпадет возможность заметить это еще не раз, — что иногда названия сочиняются для романов, а иногда — романы ради названий. В моем случае можно привести два выдающихся примера написания романов ради названия: «Кружева королевы Анны» и «Дорога вдоль реки». В еще большей степени это утверждение справедливо для настоящего романа.

Прошло почти десять лет с тех пор, как я впервые услышала словосочетание «пароходная готика», обозначающее тип архитектуры, навеянный стилем плавучих дворцов — пароходов, что ходили по Миссисипи во время ее Золотого века. Этот стиль был утвержден отставными капитанами и богатыми плантаторами, которым захотелось, чтобы их постоянные жилища как можно больше походили на роскошные речные суда: первые привыкли командовать ими, а вторые — путешествовать на них. Меня поразили убедительность и оригинальность этого названия, состоящего всего из двух слов, и, услышав его, я мгновенно представила себе намного четче, чем когда-либо, то время и образ жизни. А вскоре, когда я поздним вечером проезжала вдоль реки, где-то между Новым Орлеаном и Батон-Руж, за крутым поворотом шоссе передо мной внезапно возник великолепный особняк, прямо-таки олицетворяющий это понятие, столь поразившее меня ранее. И почти так же внезапно я осознала, что должна написать роман под названием «Пароходная готика».

ФРЭНСИС ПАРКИНСОН КИЙЗ

Для марта день выдался довольно теплый, и незнакомец, уже с полчаса шагавший по дороге вдоль реки, достал из кармана фрака красивый вышитый носовой платок и промокнул им вспотевшее лицо. Затем легкими движениями отряхнул узкие серые брюки и до блеска вытер башмаки с резинками. Ему не хотелось прибыть к месту своего назначения потным и пыльным.

Он остался весьма доволен своим внешним видом, когда рассматривал себя в тусклом зеркале номера в грязном маленьком отеле с претенциозным названием «Гранд-отель» Пьера Маре. Несколько секунд он вертел в руках огромный бант черного шелкового галстука, прежде чем повязать его; и, безусловно, последним штрихом изысканности стали плоские золотые запонки на накрахмаленной рубашке, недавно заменившие там огромные бриллианты с явными изъянами, которые он носил очень долго. Люси никогда ничего не говорила насчет этих небезупречных бриллиантов, равно как и о самом крупном и самом дефектном, ранее украшавшем безымянный палец на его левой руке. Однако он запомнил ее взгляд, брошенный однажды мельком на камни, и заметил, как изменилось выражение ее лица, когда он вместо них надел золотые запонки и тяжелую золотую печатку со своими инициалами, повторяющимися на брелоке, свисающем с цепочки на белом жилете.

Что ж, он потратил некоторое время, чтобы освоить манеру одеваться, как подобает джентльмену, и постепенно с благодарностью оценил то, что от природы был красив — поэтому хорошо одеваться было ему нетрудно. Если бы его живот не остался по-прежнему плоским, как у шестнадцатилетнего мальчишки, то, наверное, и не надо было бы привлекать к нему внимание при помощи золотой цепочки. Мышино-серые брюки великолепно сидели на его стройных бедрах, а фрак из тонкого сукна с шелковистой отделкой цвета бургундского вина не выглядел бы столь эффектно, если бы его крой не подчеркивал ширины плеч. Кроме того, приятно было осознавать, что вдобавок ко всем дарованным ему преимуществам фигуры свежий цвет лица создавал обманчивое впечатление, что он ведет активный образ жизни на природе, дабы иметь внешность человека с цветущим здоровьем и не беспокоиться о том, чтобы придать блеск своим светло-рыжим волосам, и без того пышным и блестящим.

Он провел гребешком из слоновой кости по небольшому пробору, затем по волнистым локонам на висках, после чего пристроил на голове сверкающий серый цилиндр. Последнее, что он сделал перед выходом из номера, — это пригладил короткие бачки. Еще и часу не прошло, как он побрился превосходной шведской бритвой, но все-таки еще раз хотел удостовериться… И хотя щеки и подбородок были безукоризненны, он слегка нахмурился при виде отражения своей руки в зеркале, перед которым все еще стоял.