Дарья Дезомбре - Сеть птицелова

Авдотья вдруг испугалась.

– Пустите, – сглотнула она. – Мне больно.

Он резко отпустил руку, и Дуня прижала другой рукой ладонь с красными следами от его пальцев к груди.

Он опустил глаза, с шумом выдохнул.

– Простите меня. Я сегодня сам не свой.

Дуня, сдвинув рыжие брови, смотрела на его горящее лицо.

– Что случилось, Этьен?

Майор вздрогнул, услышав свое имя, но так и не поднял на нее глаз.

– Вам скоро выступать? – Дуня склонила голову на плечо. – Да?

– Да, – наконец произнес он.

– Тогда нам надобно поторопиться. – Она на секунду задумалась. – У меня тут появилась одна мысль… Вы не могли бы попросить доктора одолжить нам коробок с песком? – И прошептала, будто боялась, что он не понял: – Тот самый, из-под ногтей.

– Хорошо, – послушно сказал он и, отрывисто поклонившись, пошел было прочь, когда услышал за спиной:

– Я обещаю вам, Этьен.

А затеяла Дуня следующее (пеняя на собственную глупость: могла б догадаться сделать это и раньше!): прошлась по дому и кого видела из дворовых, останавливала, показывая коробок доктора.

– Внимательно смотри, – говорила она дворецкому, батюшкиному камердинеру, буфетчикам, протягивая чуть светящиеся на дне бело-серые кристаллы. – Не видал ли где такого?

– Может, в соседних деревнях? – спрашивала она мастериц, повара и лакеев, кухонного мужика и ключницу.

– Может, в речке, может, в озерце? А может, в ручье каком? – чуть не насильно давая пощупать твердые крупицы истопнику, кухарке, мальчишкам на побегушках, садовнику с помощником в саду, Андрону, псарям и выжлятникам, каретнику Григорию. – Как? Ничего не напоминает?

Но те лишь пучили глаза и морщили лбы, однако ничего дельного молодой хозяйке так и не сказали, всем видом желая как можно скорее избавиться от бессмысленных вопросов, для чего прикидывались сильно занятыми. И это даже те, кто в обычные часы дня сидел, считая мух, в людской. Одна Настасья отнеслась к ее просьбе со всею серьезностью, понюхала песочек и даже вроде как растерла между пальцами. Дуня аж отступила на полшага, с надеждой вглядываясь в сосредоточенное чернобровое лицо, будто освещенное в эту минуту высшим знанием. Но Настасья только опустила озорно блеснувшие глаза:

– Не знаю, барышня, откудова такой.

– Точно не знаешь? – забрала с досадой из Настасьиных рук коробок Дуня.

– Нет, барышня. – Все так же потупив взор, Настасья уселась на скамеечку, где чистила мелом хозяйские атласные туфли.

Но едва барышня в досаде быстро вышла из девичьей, позволила себе, не прерывая движения туда-сюда влажной тряпицы, кривую усмешку.

Вечером семья собралась за чаем. Авдотья нашла папеньку в весьма взвинченном состоянии духа, на что были свои резоны. Немногие русские помещики, решившие остаться в своих имениях, почти не имели возможности обмениваться новостями, да и новости доставались им разрозненного толка – почты давно уж не ходили, надеялись разве что на ловкость слуг. Намедни граф Верейский, давний полковой товарищ и дальний сосед, прислал Липецкому со своим человеком весточку. Нынче князь, позабыв о боли в ноге, насвистывал целый день «Гром победы раздавайся» и с воинственным шумом прихлебывал из огромной чашки любимый липовый отвар. Несмотря на внезапную смену отцовского настроения, Авдотья не интересовалась причиной перемен, будучи погружена в свои мысли о горячей ладони, сегодня днем сжимавшей ее пальцы. Боль от этого пожатия сама казалась признанием – собственно, она и была им. Маменька же сонно клонилась головой в чепце к груди, и никто не задавал его сиятельству вопросов, на которые он втайне мечтал ответить. Сергей Алексеевич недовольно оглядел своих дам и фыркнул:

– Неужто никого в моем доме не интересуют победы русского оружия?

– Отчего же, батюшка? – не без труда вынырнула из сладостных воспоминаний Авдотья.

Князь, довольный, прокашлялся.

– Скороход Верейского – ловкий малый. Сегодня-завтра отдохнет, а после отправится в обратный путь. Может, и нам стоит передать с ним весточку? Правда, – помрачнел он, – похвастаться мне нечем. Живем в медвежьем углу, вдали от больших дорог. Новостей не имеем.