Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Мария Евгеньевна рассмеялась:

— Сейчас исправимся! Прошу за стол.

— За что пьем?

Азеф ответил:

— За грядущую революцию и свободу!

Селюк воскликнула:

— Дерево свободы растет только тогда, когда его поливают кровью тиранов.

— Это кто первый произнес? — спросил Аргунов.

Селюк отмахнулась:

— Кто произнес — не важно, главное — не промолчал! «Полить кровью» — хорошая мысль. — Выпила и тут же сама себе налила, и опять махнула.

Азеф подумал: «Почему революционеры в своей массе — аморальные люди, циники, у которых нет ничего святого? Как много пьет Селюк, аж щеки покраснели!»

Селюк и впрямь заметно порозовела, она взвизгнула, затрясла давно немытой головой:

— Революция нужна уже только потому, что необходимо раскрепостить женщину. Если мужчина узурпирует женщину, то он… В общем, о таком узурпаторе метко сказал Пушкин: «Ты ужас неба, срам природы, упрек ты Богу на земле».

Азеф рассмеялся:

— Это совсем по другому поводу сказано. А Пушкин был не только большим поэтом, но и еще большим поклонником женской красоты. Ни одну хорошую мордашку старался мимо не пропускать…

Селюк строго посмотрела на Азефа и сурово свела узенькие, выщипанные брови:

— Про Пушкина — поклеп, это все евреи придумали. Он был высокой нравственности человек и не изменял своей супруге. Скажите, Иван Николаевич, чем женщина хуже мужчины?

У Азефа было прекрасное настроение, и он решил повеселиться. Растянул рот в улыбке.

— Мария Фроловна, на мой вкус — женщина, особенно такая аппетитная, как вы, много лучше любого мужчины, будь он хоть Наполеоном Бонапартом или Томасом Алвой Эдисоном. Когда я гляжу на вас, мне хочется быть безнравственным. — И быстро добавил: — Но только вместе с вами.

Селюк погрозила пальцем:

— Вот вы, так сказать, революционер, а все о том же! — Закинула ногу на ногу, закурила папиросу, сделала губы трубочкой и ловко пустила к потолку дым кольцами. — Вы, мужчины, больше всего интересуетесь тем, что у женщины под юбкой, то есть сущим пустяком. А душа женщины, а ее светлые порывы? А ее место в обществе? Для мужчины женщина это всего лишь самка, предмет, доставляющий удовольствие и удовлетворяющий низменные страсти. Разве нет? — Она вопросительно посмотрела на Азефа.

Тот с любезностью ответил:

— Это так! Мужчина смотрит на женщину с вожделением, если эта женщина ему по сердцу. И любовь с такой женщиной — высшее наслаждение, которое мыслимо на земле…

Селюк удивилась:

— Почему вы не возражаете? В этом месте мужчины всегда начинают нервничать и возражать, и мне это доставляет удовольствие — злить мужчин.

Азеф вдруг поднялся, прижал кулак к сердцу и тоном опереточного комика воскликнул:

— Ах, что касается меня, то по-настоящему мое пылкое сердце отдано лишь единой страсти, неземной любви к революционной борьбе и беспощадному террору.

Селюк подозрительно глядела на собеседника:

— Это правда, что революционную борьбу вы любите больше, чем вашу женщину?..

— Я к своей жене отношусь как к товарищу по борьбе за социальную справедливость.

— Она занимается общественно полезным трудом?

— Да, в постели, и с большим удовольствием.

Селюк фыркнула и раздула щеки.

— Что, право, за пошлость! — Она не знала, что возразить, хотя возразить очень хотелось, прямо-таки свербело в груди. Этот пузатый, хорошо одетый господин поставил ее в тупик.

Азеф подумал: «Какая же дура! И страшна, словно смерть. Фу, от нее исходит просто тошнотворный запах, как из бочки с протухшей селедкой. Мужики от нее шарахаются — это факт. Как же этой вонючке не быть борцом за эмансипацию?» Стараясь сохранить серьезное выражение лица, произнес:

— Выпьем за полное женское равноправие! Пусть женщины станут во всем равны мужчинам: водят паровозы, рубят уголь в шахтах, управляют сталелитейными заводами и морскими судами, матерятся с матросами, курят табак и хлещут водку. Вот это будет настоящее равноправие, пьем за него!

Азеф был уверен, что Селюк на него обидится, но она с восторгом произнесла:

— Прекрасные слова! Товарищи, за исполнение этих пожеланий давайте насладимся стоя!

Поднялись, выпили.

Эмансипированная Селюк, поначалу сердито смотревшая на Азефа, теперь глядела на него ласково. Она нетрезвым голосом сказала:

— Иван Николаевич, вы здраво относитесь к женскому равноправию, это делает вам честь. Если общество все права отдает мужчинам, а женщину обрекает на домашнее хозяйство и на воспитание детей, то тем самым общество делается словно одноруким, обедняет себя.