Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Лакей поднял из ресторана вино и фрукты.

Они выпили по бокалу утонченного крымского «Ай-Сереза».

Мария сказала:

— Я никогда не изменяла мужу! — и отправилась в ванную комнату.

Россия переживала тяжелые времена. Шла несчастная война с Японией, и только что на броненосце «Петропавловск» погиб командующий Тихоокеанской эскадрой вице-адмирал Макаров. 1 апреля 1904 года Азеф писал Ратаеву: «Сегодня пришло очень неблагоприятное известие с театра войны. Потеря Макарова ужасная для нас».

Террористы, словно клещи, вцепились в Плеве. Приходилось удивляться, что еще ни одно покушение на него не удалось. Азеф стал для министра ангелом-хранителем. Но и Азеф выдыхался, террористы, как одичавшие псы, все меньше подчинялись команде и дисциплине.

Азеф еще несколько раз встречался с Марией. Это была любовь: грешная, страстная, навеки.

Мария страшно переживала свое падение. Она говорила:

— Любовь без церковного венчания — великий грех…

Она замаливала грехи и вместе с тем убивалась предстоящей разлукой. Глядя на него влюбленными глазами, она, вытирая слезы, прошептала:

— Пиши мне, милый, на адрес: Малый Ивановский, дом четыре… Пиши чаще!

— Буду писать, — обещал Азеф. — А ты мне отвечай во Владикавказ, до востребования!

Переполненный новым чувством, уехал к матери во Владикавказ. Вообще в горячее время Азеф любил укромные места, подальше от выстрелов и взрывов.

Ему вдогонку пришло письмо от Марии: «Милый, минуты, проведенные с тобой, были счастливей всей предыдущей жизни. На моих губах еще горят твои поцелуи, в ушах еще звучит твоя возвышенная речь! Розы, которые дарил ты мне, засохли, но не опали. Я их храню под хрустальным колпаком, нарочно приобретенным… Твое благородство безгранично… Я увидала у тебя на столике книгу, о которой не слыхала прежде: „Буняковский. Основания математической теории вероятностей“. Я отыскала такую же на Лубянке у букинистов, заглянула в нее и ничего не поняла. Конечно, по сравнению с тобой я полная дурочка. Я молю Бога о двух несовместимых вещах: чтобы он простил мой величайший грех и чтобы он позволил хоть еще раз заглянуть в твои бездонные очи…»

Азеф отвечал: «…Я тоже мыслю о двух вещах: одна вещь трудно познаваемая, вторая не познаваемая вовсе. Первое — Мироздание, второе — сердце женщины… У меня нет постоянного пристанища, своих детей я вижу три дня в году, и они, завидя „чужого дядю“, пугаются. Своей жене я приношу лишь страдания. Я легкомысленно себе позволил увлечься тобой, которой никогда не принесу счастья. Теперь сердце мое разбито — навек. Одно утешение, что век этот будет недолгим. Такие, как я, до старости не доживают. Но когда грядет мой роковой час, то на устах моих будет лишь божественное имя, имя женщины, которая ввергла меня в пучину сладостной и напоенной горечью страсти, — имя сие Мария… Не знаю, когда буду в Москве. Так хочется на несколько дней приехать в старую столицу, нарочно, чтобы увидать тебя, заглянуть в твои полные волшебной тайны глаза… Мечтой этой и живу!..»

Он любил Марию всей своей натурой — страстной и безудержной.

Два неудачника-террориста — Алексей Покотилов и Додик Боришанский — объединили свои силы и с юной прытью решили:

— Мы всем докажем, что мы чего-то стоим!

Они наметили сепаратно провести покушение на Плеве 8 апреля 1904 года.

Накануне, в ночь на четверг 7 апреля, Покотилов, плотно задвинув штору на широком итальянском окне, из которого как на ладони был виден Николаевский вокзал, мастерил бомбы, или, как он их называл, «апельсины».

Рядом, замирая от восторга и ужаса, во все совал свой безразмерный нос Боришанский. Он признался:

— Я очень хочу научиться изготовлять «апельсины»!

Покотилов солидно одобрил:

— Что ж, дело хорошее, всегда может в жизни пригодиться! Это не трудно, только нельзя отвлекаться ни на миг…

— Леш, а для чего эта стеклянная трубочка?

Покотилов с удовольствием объяснил:

— Додя, в этой трубочке вся сила! Смотри, я заливаю в нее серную кислоту, так-с, готово! Трубочка вкладывается — гляди, вот так — в свинцовую капсулу, чтобы при любом падении капсула разбилась. Ты сахар хорошо растолок?

— Да, мелкий порошок! У моей мамы пудра такая…