Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

— Разница, может, и есть, — и стал на бумажке рисовать чертика с хвостом и рожками.

Азеф страстно продолжал:

— Боевики, в разбойничьих традициях Гершуни, могут пойти на авантюру. Они без всякого предварительного отслеживания, при первом подвернувшемся случае могут швырнуть бомбу. Тут я бессилен помочь… Кстати, Лопухин делал вам запрос?

Ратаев удивился:

— Относительно чего?

— По поводу увеличения моего жалованья до тысячи рублей?

— Нет, такого запроса не было. Если таковой был бы, я ходатайствовал о повышении… хоть такие деньги получает только министр, а сам Лопухин — в два раза меньше. — Ратаев сочувственно вздохнул: — С нас много спрашивают, но нас мало ценят!

Азеф был в гневе. Когда он приплел Лопухина к делу о покушении, то преследовал две цели: первая — заставить директора Департамента полиции ценить своего агента Азефа больше и в прямом и в переносном смысле. Вторая цель — оберегая свою жизнь, Лопухин энергичней боролся бы с террористами, и Плеве был бы спасен. Теперь Азеф видел: его маневр не удался, Плеве могло спасти только чудо.

Итак, роли были расписаны. Оставалось ждать.

За день до «исторической даты» — 30 марта — великий конспиратор и поэт Савинков устроил последнее и решительное совещание… на кладбище Александро-Невской лавры у могилы Чайковского. Приглашенных было двое: Покотилов и двадцатидвухлетний с бритым лицом, с курчавящимися баками Максимилиан Швейцер, по партийной кличке Леопольд.

Швейцер был из богатой купеческой семьи, хорошо воспитан, владел в совершенстве несколькими иностранными языками, занимался гимнастикой по системе Мюллера и был очень крепким физически. Как один из главных организаторов студенческих беспорядков, Швейцер в 1899 году был сослан в Сибирь. Из Сибири без особых трудностей бежал за границу, отыскал эсеров и встал в их дружные ряды.

Но пока что возле могилы Чайковского Швейцер был решителен и немногословен. Савинков говорил ему:

— Леопольд, перед вами стоит трудная задача: за нынешнюю ночь изготовить пять бомб, а утром раздать их метальщикам.

Швейцер отвечал кратко:

— Сам знаю!

Покотилов, как всегда, волновался, весь трепетал. Сейчас, сидя на мраморном цоколе памятника, громче, чем принято в местах вечного упокоения, сыпал словами:

— Я, ей-богу, уверен в удаче! Наконец-то повезет и мне. Ни Боришанскому, ни Сазонову, а именно мне выпадет честь убить этого злодея Плеве! — Повернулся к Швейцеру: — Если тебе, Леопольд, повезет и ты первым швырнешь бомбу, беги не в переулок, а несись прямо на меня. Ты пробежишь, и я швырну бомбы, защищу тебя: огонь, взрыв, трупы отрежут погоню. Понял?

Вдруг лицо Покотилова исказилось. Задыхаясь от ужаса, отрывисто сказал:

— Смотрите, полицейские! Уходите с Леопольдом… у меня все семь пуль… я удержу их несколько минут!

Действительно, на соседней дорожке, со стороны Тихвинской церкви, возглавляемые приставом, замелькали среди оград и памятников погоны и сабли — это был наряд городовых.

Швейцер, сидевший на мраморном ограждении, словно окаменел.

Зато Покотилов, хотя заметно побледнел, торопливо и решительно стал вытаскивать из кармана пальто револьвер, который он всегда таскал с собой. Наконец вытащил, и было видно, как руки его трясутся.

— Спрячь оружие! — прошипел Савинков.

Покотилов уже ничего не слыхал, ничего не соображал. Он сорвался с места, бросился навстречу полицейским, но зацепился ногой за ограду и растянулся на земле. Однако вскочил и снова побежал навстречу полиции.

Савинков прыгнул на него, схватил за рукав:

— Что за истерика? Револьвер спрятать, быстро!

Тем временем полицейские двигались мимо. Покотилов прислонился окровавленным лбом на плечо Савинкова и разрыдался. Проходивший мимо полицейский приостановился, сочувственно заметил:

— Чего плакать? Все там будем!

Швейцер начал истерически хохотать. Полицейский покрутил пальцем у виска и поспешил прочь.

Савинков посмотрел в лицо Покотилова:

— Неврастения для боевика — верный путь на тот свет! Расходитесь по одному.

Максимилиан Швейцер посмотрел на часы:

— Пойду в Публичную библиотеку, позанимаюсь.

— А я по общепартийным делам отправляюсь! — помахал рукой Савинков.

Через короткое время они нежданно-негаданно встретились на Лиговке, у входа в дорогой публичный дом мадам Лазенс. Они взглянули друг на друга и неудержимо расхохотались. Швейцер пропустил вперед Савинкова: