Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Роза Рабинович, не желая замечать общей спячки, с воодушевлением басила гневные слова:

— «Мы призываем всех честных рабочих людей добиваться, прежде всего, свержения самодержавия и введения свободного, выборного управления во всей стране…»

Вдруг раздался громкий стук в дверь, не условный — три коротких, — а тот неорганизованный долбеж, который устраивают жандармы и другие столпы самодержавия.

Все вмиг проснулись, вздрогнули, а Исаак Розенберг даже свалился с кресла. Оказалось, пришел почтальон в фуражке с толстой сумкой на широком ремне и принес телеграмму.

Хозяйка нервно разорвала облатку, прочитала, и ее нежное лицо залилось необыкновенным румянцем. Она вмиг похорошела, как хорошеют все женщины от сердечной страсти. И тут она совершила трагическую оплошность: вместо того чтобы спрятать телеграмму между необъятных грудей или в другом недоступном месте, она в волнении торопливо сунула ее в тощую «Волю царскую…» и неосмотрительно опять положила на стол. Сказала:

— Наша нелегальная сходка закончилась, жду в следующую субботу.

Гости поблагодарили за гостеприимство и потянулись к выходу. Хозяйка отправилась проводить их до порога. Исаак Розенберг, как обычно, остался, чтобы исполнить свой мужской долг. Но его вдруг кольнула ревнивая мысль: «Что Роза так разволновалась? Хахаль небось прислал?»

Оставшись один в комнате, он подскочил к столу, вытряс из брошюры телеграмму и лихорадочным взором пробежал текст. И текст этот ему показался ужасным. Но послышались в прихожей шаги, и он моментально сунул телеграмму обратно в брошюру. Вошла вдруг повеселевшая Роза, сдернула с себя кофту и повернулась к Розенбергу широкой, как Черное море, спиной:

— Исаак, расстегни на бюстгальтере пуговки! Сегодня останешься у меня до утра, потому что я о тебе соскучилась. — И подумала: «Конечно, это не Гриша, но лучше хоть такой мужчина, чем подушка в обнимку…» — Улыбнулась. — Иди скорей сюда, моя рыбонька, окунек мой красноглазый. Что у тебя тут? Ай-яй-яй, какой симпатичный прыщичек!

…Исаак Розенберг всю ночь не смыкал глаз. Своей чуткой натурой он уловил: текст телеграммы содержит какой-то секрет. Но расспрашивать подругу благоразумно не стал. Решил: надо доложить!

С первыми лучами весеннего солнца Розенберг выскользнул из горячих объятий подруги, а поскольку день был воскресным, понесся на Бибиковский бульвар. Здесь в роскошном доме с лепниной и двумя громадными зеркалами в вестибюле жил жандармский ротмистр Спиридович.

Сначала Розенберг столкнулся с закрытой изнутри входной дверью. Он начал нажимать электрический звонок, и тут же появился привратник. Он с подозрением глядел на тощего еврея, дверь не открыл, а задумчиво покачал седой головой и поднялся по ковровой лестнице на второй этаж и сообщил о визитере горничной.

Вниз сбежала румянощекая красавица, на спине болталась русая коса толщиной в полено. Она наметанным взглядом определила: наш! Коротко спросила:

— Чего?

— Скажите: Конек прибежал, очень нужно.

— Подождать никак нельзя? Господин ротмистр в четверть восьмого сам поднимется…

— Будьте так благонадежны, доложите, нету возможности ждать… — Сказал и сам напугался: а что, если дело пустое? Рассердится господин ротмистр, даст в ухо и выгонит с денежной службы…

Спиридович вышел в расстегнутой пижаме, почесывая волосатую грудь. Розенберг несколько раз низко поклонился, хотел даже руку поцеловать, но не решился.

— Простите, виноват! Рань такая, а я вас с постельки поднял…

— Слушаю вас!

— Вчера, как вам известно, было чтение нелегальщины у Рабинович. А тут раз — телеграмма с почты. Рабинович как прочла, так вся затряслась, то есть разволновалась. Я сумел в текст заглянуть, а там большое недоумение для меня. Напечатано, что кто-то едет, какой-то Дарнициенко, а чтобы встречал его Федор. Едет и едет, а чего Рабинович от радости трясется?

Спиридович почему-то сразу подумал: «Гершуни, вот кто едет!» Он пожал раннему гостю руку и нарочито спокойно произнес:

— Спасибо, Исаак! Уверен, что это какой-нибудь пустяк, о котором не следовало беспокоиться… Никому ни слова! — Грудь словно ощутила приятную тяжесть ордена.

…Спиридович почувствовал себя охотником, который еще не видит и не слышит, но уже всем существом ощущает близость матерого зверя. Он быстро побрился и, на скорую руку позавтракав, полетел в жандармское управление. Здесь на листе бумаги выписал наиболее интересные адреса эсеров, обитавших в Киеве. Далее протелефонировал начальнику почтово-телеграфного ведомства, поднял его с постели, приказал: