Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

И Бог, кажется, эту молитву услыхал.

Гершуни постоянно размышлял: «Богатые евреи города Киева обещали хорошие пожертвования на революцию и свержение. Вместо денег я чесал из Киева так быстро, что мог обогнать паровоз. И теперь я даже не могу подвести свой баланс! Надо съездить тихо, как мышка в норке, забрать гелд и организовать какой-никакой акт. Да и пышечка моя Рабинович небось скучает!» Последний довод, признаемся, был серьезным.

Революционеры уважают комфорт: руководители наслаждаются жизнью на европейских курортах, а сошка помельче стремится к столицам или южным городам.

В Киеве эсеры давно свили гнездо. Охранке удалось выявить несколько кружков этой самой зловредной партии. Одна из конспиративных квартир была организована под крышей безобидной лечебницы на Бессарабском базаре. Предводительницей этой крыши была местная достопримечательность — одинокая и влюбчивая фельдшерица Роза Рабинович. То ли от хорошего питания, то ли по каким-то причинам медицинского характера, но ее фигура к тридцати годам расползлась до совершенно невероятных размеров.

Когда она колыхалась между рядов Бессарабского базара, то все мужчины смотрели ей вслед и с нехорошей улыбкой говорили: «Это не зад, это чуден Днепр в тихую погоду — от одного берега до другого!» Другие озабоченно добавляли: «Причем во время весеннего разлива». Третьи выражались короче, издавая восторженное «О-о!», которое могло означать что угодно, но только не предложение руки и сердца.

Рабинович, подобно всякой одинокой даме, хотела любви.

Во время недолгого пребывания тщедушного Гершуни в Киеве в декабре 1902 года он познакомился с пышнотелой эсеркой Розой Рабинович очень близко. Это было по Карлу Марксу — единство противоположностей.

Гершуни справил сексуальную нужду и стремительно покинул Киев. Оставшаяся со своим кружком Роза Рабинович ежедневно вспоминала сладостные мгновения общения с другом и вождем Гришенькой. Впрочем, столь ласково она называла его только в своих мечтах, а при общении обращалась к нему, даже в постели, «товарищ Гершуни». Да, у него пахло изо рта, словно из силосной ямы, но остальные достоинства перевешивали этот крошечный недостаток.

Упершись необъятным животом в подоконник, Рабинович сквозь кусты герани в горшках обозревала проходящих мимо мужчин. Иногда она меланхолично вздыхала: «Сколько этих мужланов на свете, не перечесть! Но зачем они такие дурные, что не обращают даже небольшого внимания на мою замечательную красоту? У них что, зенки на лоб уже повылезали, что предпочитают своих костлявых дурнушек моей пышной страстности? — И в уголке ее темного, как южная ночь, глаза возникала слезинка. — И все же никакие члены террористического кружка, даже если их десять, не заменят одного-единственного и любимого товарища Гершуни!»

В конце марта исторического для наших событий 1903 года тридцатилетняя Роза Рабинович колыхала неповторимыми бедрами по Крещатику. Вдруг она увидала в толпе знакомого по фамилии Розенберг, похожего на акриду — сушеного кузнечика. Рабинович подумала: «У маленьких мужчин бывают большие достоинства!» Голосом, который действовал исключительно на низких регистрах и заставлял вздрагивать проходивших мимо лошадей, она прогудела:

— Шалом, Исаак! Что вы, уже меня не помните?

— Здравствуйте, Роза, я вас помню, как собственную маму, потому что в прошлом году заходил к вам в гостях с учительницей английского языка Алисой Ллойд!

— Исаак, если вы меня помните, то почему не заходите опять? Кстати, лучше заходить одному, без Алисы Ллойд, потому что мы с вами если и будем заниматься чем, так это вряд ли английским. — И раскатисто расхохоталась, словно гром прокатился по крышам.

Исаак внимательно вгляделся, цепенея, в обширное тело Рабинович, с вожделением и робостью произнес:

— Если вы меня об том спрашиваете, так я вам должен ответить свое мнение, драгоценная Роза! Ваша красота неповторима, но ее так много, что я опасаюсь своих слабых возможностей.

Рабинович уже цепко держала его за рукав пиджака и философски рассуждала:

— Не надо бояться возможностей! Когда мы вместе, то у нас нет невозможностей. Если вы теперь не спешите на чай к губернатору, так пойдемте до моей лечебницы. — И, подставив могучий локоть, она, подобно флагману, поплыла среди прохожих навстречу новому счастью.