Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Зашли в трактир, выпили, закусили вареной колбасой с теплой булкой. Жизнь сразу веселей показалась, и скорей, скорей к губернатору.

Утро было удивительно тихим, солнечным. Клейкие листочки жадно тянулись к солнцу. Деревья бросали на свежий ковер травы мягкую бархатную тень. Весело заливались птицы. Над головой раскинулся беспредельный голубой шатер.

Убийцы отправились по правой дорожке в дальний угол сада. Дулебов прошептал:

— Слышь, Апостол, не будем читать ему приговор, а? А то перепугается, блажить начнет!

— Чего там читать? Пусть ему поп акафист в церкви читает. Ты приговор в сортир возьми.

На том и порешили.

Еще издали увидали задумчивую фигуру — это прогуливался в полном одиночестве общий любимец уфимцев Богданович. Убийцы сзади подходили к своей жертве, в потных ладонях сжимая рукояти револьверов.

Когда до Богдановича оставалось шагов пять, тот оглянулся. На его лице было написано неудовольствие: кто и зачем нарушил одиночество?

Убийцы сделали еще два шага вперед и почти одновременно нажали курки. Губернатор сразу же рухнул, заливая желтый песок кровью.

Убийцы рванули к ограде. Длинный Апостол подсадил своего недомерка-подельника, потом сам вскарабкался на забор, перемахнул его. Коляска ожидала на условленном месте. На перекрестке виднелась в белом мундире фигурка городового. Тот выстрелов не слыхал.

Преступление сошло с рук, убийц не нашли.

Начало июня 1903 года, Женева. Здесь встретились два главных деятеля партии эсеров — Гершуни и Азеф. Встреча произошла ненароком, а потому была особенно радостной. Расцеловались, обнялись. По русскому обычаю, решили отметить встречу.

— Друг мой Иван, похиляли в «Насиональ», здесь единственное место, где хряпают по-человечески! — воскликнул Гершуни.

— А угри, какие там копченые угри! — облизнулся Азеф. — И девочек там найдем…

— Ну, девочки для тебя, а мне хоть мальчиков подавай! — бесовским хохотком раскатился Гершуни.

…В полупустом ресторанном зале было чинно до чопорности: тишина, лишь нарушаемая легким стуком серебряных приборов, бесшумно скользившие по паркету официанты, сдержанный говор гостей, зеркала, электрические бра.

Подлетел в безукоризненном фраке метрдотель. На плохом русском языке с расстановкой произнес:

— Здрафствуйте, милост просим!

Азеф рассмеялся, повернул голову к Гершуни:

— У нас, наверное, на лбу написано, что мы русские! — И по-немецки метрдотелю: — Посадите нас в самое тихое и одинокое место.

Немецкий у Азефа был безукоризненным. Метрдотель стал извиняться:

— Простите, господа! Вам удобно тут, возле окна: прелестный вид на горы и на набережную? Если желаете, можно на веранду.

Азеф небрежно похлопал по плечу метрдотеля:

— Там много народу, вдруг еще кто-то вроде вас знает русский язык. Возле окна — отлично!

Тут же подлетели два официанта, которые потом стояли на приличном отдалении возле стены, готовые по первому мановению гостей выполнить их желание.

Азеф съел два черепаховых супа с кулебякой. Принесли угря, лоснящегося, приятно пахнущего дымком.

Азеф пил белое «Макон Вилаж» урожая восемьсот семьдесят четвертого года, по двести сорок франков за бутылку. Причмокивал:

— Ах, какой тонкий фруктовый аромат с мускатным оттенком!

Гершуни пил французский коньяк «Поле» сорокалетней выдержки в графине из темного севрского хрусталя и ничего не говорил, потому что больше всего любил русскую водку. А этот коньяк он приказал подать лишь потому, что его бутылка стоила в два раза дороже, чем вино, каким наслаждался Азеф.

Азеф усмехнулся:

— Мы с тобой сегодня пропьем годовое жалованье рабочего…

Гершуни поморщился:

— Рабочий пьет водку, бьет жену и вполне счастлив, а мы в любой момент можем за этого рабочего, за его счастье взойти на голгофу! Клянусь честью!

Азеф с недоумением поглядел на собеседника:

— Пьем потому, что вино отличное и деньги есть! А гроб-то без карманов, с собой в могилу капитал не унесешь.

Официанты, держа бутылки в белых салфетках, то и дело из-за плеча предлагали:

— Позволите подлить?

Гершуни пил с удовольствием, с приятным видом поглядывая на собеседника. Сказал задушевным тоном:

— Друг сердечный, признаюсь: у меня теперь за плечами будто крылья выросли, мне кажется, что сейчас я все могу…

Азеф умел внимательно слушать, но собеседник замолк, думая о чем-то тайном.