Валентин Лавров - Эшафот и деньги, или Ошибка Азефа

Азеф остановился в пятикомнатном номере лучшей гостиницы «Европейская», что на углу Царской площади и Крещатика.

Азеф своевременно предупредил Зубатова, и теперь его сопровождала целая команда лучших филеров во главе с Медниковым. Все было бы складно, можно было бы брать почти всех главарей, да только Азеф категорически заявил Зубатову: «Арестов не производить, иначе меня рассекретите!»

Об этом условии было доложено Плеве. Тот поморщился, но сквозь зубы выдавил:

— Это безобразие, но пусть, не арестовывайте…

Ну а пока что в Киеве было весело, сытно и уютно.

Вся компания бомбистов собралась ровно в двенадцать дня.

Номер, понятно, был с прослушкой, так что за стеной, в соседнем номере, специалисты из охранки вели стенографическую запись.

Выпили, поздравили друг друга с боевыми успехами, а Мельникова — и со счастливым убегом от полиции в Саратове, когда он нес с собой наборные шрифты и прокламации.

После этого поднялся сам Гершуни:

— Пришел момент исторической диалектики, за который я хочу говорить. Момент этот в том, чтобы начать решительную атаку на самодержавие. Мы давно насчет этого собирались, и теперь созрело. Но перед тем как обсуждать за террор, я интересуюсь знать вот об чем. Явился с повинной ренегат и похититель партийных денег, артиллерист-офицер хохол Григорьев. В натуре, есть эта, альтернатива: казнить похитителя или дать ему дело по устранению министра Плеве. Тем более что изменник делу пролетариата Григорьев за две тысячи рублей сагитировал своего приятеля-кавалериста, отвязного чеченца Надарова, помогать ему пришить министра. Сам хохол на дело идет бесплатно, в счет погашения задолженности. Они будут верхом на лошадях. Ну что, партийные товарищи, ваше мнение?

— Пусть мочат, а потом, если чего, и их пришить! — предложил Крафт и энергично подтянул блестящие голенища. — Хохол ненадежен!

Все проголосовали за: «Хохла после акта мочить!»

Гершуни красочно продолжал вести совещание:

— План операции по устранению Плеве разрабатывал наш дорогой кореш Иван Николаевич, который и доложит…

Азеф деловито произнес:

— Убить Плеве — дело чести и совести нашей замечательной партии, и здесь не надо возражений. Последние полгода с помощью надежных людей я внимательно изучал привычек и маршрутов Плеве. Я теперь их знаю, как содержание собственных карманов. По четвергам ровно в десять пятнадцать утра наш клиент хиляет под охраной четырех офицеров из министерства, садится в карету и едет на доклад к царю. В пути его сопровождают четыре казака. Двое едут впереди, расчищая дорогу и порой удаляясь саженей на восемь, а то и десять. Двое других скачут позади. Карета движется на большой скорости. Плеве едет или в Царское Село, или в Зимний дворец, в зависимости от того, где находится царь. Но это уже значения не имеет. Мы возьмем Плеве на гоп-стоп. По дороге (места мы уже наметили) Григорьев и Надаров подскакивают верхами к карете. Григорьев останавливает карету, а Надаров выстрелами из пистолета убивает министра. Наша победа! Герои устремляются вскачь и уходят с концами.

— Смотри, чтобы Григорьев не ускакал от тебя! А то хохол опять перехитрит еврея, о-хо-хо-хо! — захихикал Мельников.

Вслед за ним весело заржали остальные.

Не смеялся лишь Азеф. Он не любил, когда ему напоминали о его еврействе. Он считал себя гражданином мира.

Гершуни прервал шуточки:

— Ша, кончай базар! Другой вопрос на повестке дня — об увеличении партийных рядов. Тут у нас значительные достижения…

Совещание продолжалось: вопросы обсуждались, полицейские стенографисты в соседнем номере ломали карандаши и торопливо записывали.

Еда была ресторанной, ее подняли в люкс официанты. Повара «Европейской» славились на всю губернию.

На этот раз Гершуни очень понравилось в Киеве. Особенно ночь, которую он провел у товарища по партии Розы Рабинович. Ему хотелось пожить в Киеве еще несколько дней, но тут случился гембель. В киевской полиции был свой человек, который шепнул Гершуни:

— У нас появились шпики из Москвы и Питера! Это не за вами ли следят?

Гершуни задумался, погрыз ноготь и приказал:

— Шухер! Всем разбегаться, срочно!

Сам он ринулся за границу, желая недолгое время отсидеться, успокоиться. На душе постоянно царил сумрак. Встретившись в Женеве с Гоцем, который уже дышал на ладан, Гершуни стал откровенничать:

— От этой кипучей революционной жизни я очень замучился! Клянусь честью! Я всегда думал об высоких идеях, честное слово. Но меня теперь каждую ночь терзают кошмары, днем иду по улице, и все время кажется, что кто-то за спиной крадется. И постоянно на душе тяжесть. Сейчас надо возвращаться в Россию, наладить несколько актов. На всякий случай хочу, друг сердечный, ввести тебя в круг всех вопросов. Буду диктовать, а ты пиши: подробный обзор всех адресов, все связи, явки, пароли… Если меня повяжут, во главе партии станешь ты, а Боевой организацией пусть руководит Иван Николаевич.