Валерия Вербинина - Сухарева башня

– Отходил? – мрачно спросил Опалин.

– Угум, – промычал шофер.

– Первое правило: когда ведешь слежку, отлучаться нельзя. Иначе объект может свинтить и фиг ты его тогда найдешь…

– Да ну тебя, – буркнул Сеня, доев пирожок и слизывая с губы крошки. – Куда теперь?

– Отвези меня домой, – попросил Иван, забираясь в машину. Шофер посмотрел на его лицо, но вопросов задавать не стал и принялся заводить мотор.

– Завтра ты за мной следишь? – не удержался Опалин, когда они уже ехали по улице.

– Не. Валя. Только это… – с запозданием спохватился Сеня, – я тебе ничего не говорил, слышишь?

– Конечно, не говорил. И вообще я у тебя ничего не спрашивал. А Назаров без машины будет? Жаль. Мне понравилось на своем авто разъезжать…

– Шутник ты, Ваня, – вздохнул шофер. И вплоть до самого дома Опалина они говорили только о том, когда дадут получку, кого из товарищей повысили и как обстоят дела у коллег из губернского угрозыска, сидящих в здании на Садовой-Сухаревской.

Бывают в молодости дни, когда посмотришь вокруг себя и думаешь: и это жизнь? что это? зачем? неужели, кроме этого, ничего тебя не ждет? И охватывает душу змеиная лента тоски. Когда Опалин встал утром, он почувствовал, что уже отравлен. Его не отпускало ощущение, что он занимается совершенно посторонним делом, которое к тому же впитало в себя ложь, от которой будет очень трудно избавиться. Конечно, родители вцепятся в версию о том, что кто-то толкнул их дочь под трамвай, и почти наверняка попытаются обвинить в этом жениха (Опалин вспомнил смех Катаринова, и его передернуло). Тот, конечно, далеко не ангел, но если у Евлахова действительно серьезные связи и у Ивана не найдется надежного алиби, тогда… Тогда может случиться что угодно – вплоть до того, что тезку Опалина признают виновным в убийстве, которого тот не совершал.

«Мне надо отказаться от дела, – подумал Иван. – Или… или понаделать таких ошибок, что у меня его сами заберут. Или…»

Но тут в дверь к нему постучал один из соседей и сообщил, что Опалина просят к телефону. А, и звонят из угрозыска, да.

– Алло!

– Доброе утро, Ваня. А у меня на тебя жалоба.

Приехали, называется. Большое спасибо, Карп Петрович, знаете же, как с утра обрадовать человека.

– Какая еще жалоба? – заворчал Опалин, чье настроение разом ухудшилось, при том что и так было не фонтан.

– Аристарх Николаевич звонил, жаловался, что ты был у них, а его не дождался.

– Так они всей семьей на похоронах…

– Надо было дождаться. И поговорить.

– Слушай, Петрович…

– Он ждет тебя сегодня дома, до часу. Больше не может, работа ответственная. Навести его.

– О Ларионе новости есть? – бухнул Опалин.

– Ищем. Пока, Ваня.

Иван с раздражением швырнул трубку на рычажок. «В трактир к Кутепову мне надо, а вовсе не… Только сначала надо бы расспросить кого-нибудь… А если Матвея Сироткина? Он в губернском угрозыске, на Садовой-Сухаревской… и нашим не подчиняется. Матвей – хороший парень… я ему помог в деле с крадеными шубами, так что за ним должок…»

Из коридора, где висел телефон, Опалин вернулся в свою комнату и, засунув руки в карманы, стал напротив листка, прикрепленного к обоям над кроватью. На листке значилось:

Ларион Стрелок

Прохор Аничкин

Вениамин Маховер

Лука Бардышев

Игнат Лыскович

Сонька Порфирьева

И более ничего. Это были члены шайки, которая убила агентов в Одиноком переулке. Подумав немного, Опалин взял карандаш, послюнил его и приписал внизу:

Предатель

Сам себе он казался в эту минуту очень значительным и неподкупным, как смерть, но какая-то неуловимая часть его «я» словно наблюдала происходящее со стороны и нашептывала ему, что он смешон, что их вон сколько, а он один, и даже товарищи, если хорошенько вдуматься, отступились от него.

«А если Ярцев поможет? Если мне удастся его убедить…»

Но тут он поглядел на часы, спохватился, что уже десятый час, и заторопился.

«Развяжусь с Евлаховым – съезжу к Матвею…»

На этот раз дверь в Глинищевском переулке ему отворила не Надя Прокудина, а измученная женщина с серым лицом. Горе словно запорошило его пеплом. Но Опалин поглядел на него и подумал, что женщина когда-то была хороша собой, что ей всего лет 40 или около того и что, если бы не небрежная прическа, в которой пробивается седина…

– Это вас прислали?.. – спросила женщина напряженно и с удивлением, разглядывая его.

– Меня.