Валерия Вербинина: Зеркало неба и земли

Тристан открыл глаза. В небе над ним рдели облака, подобно парусам, охваченным огнем. Он не видел солнца, но знал, что оно в который раз ускользает за окоем, – а он был еще жив.

Ладья с неподвижно лежавшим юношей тихо покачивалась на волнах. Там, где кончалось небо, начиналось море, и все же окружающей синевы не хватало, чтобы затмить его глаза.

Тристан шевельнулся, и тотчас невыносимая боль пронзила его. На мгновение он весь стал болью – и желанием смерти, которая одна заставит эту боль молчать. Но приступ малодушия вскоре прошел. Тристану стало стыдно своих мыслей. Он попытался отвлечься и стал смотреть на облака.

Вот облако золотое, как корона. Корона дяди Марка, его опекуна и короля Корнуолла. Тристан вырос при его дворе… Облако лиловое, как диковинные одежды послов, прибывших, чтобы засвидетельствовать свое уважение его дяде. Тристан попытался вспомнить, из какой страны они были, но мысли путались. Облако красное. Красное, как кровь.

Кровь Морхольта. Он не хотел думать об этом сейчас; и вовсе, может быть, не кровь, а вино, но… «душа приказывает телу, и тело повинуется; душа приказывает самой себе – и ничегошеньки у нее не получается». Так говорил святой отшельник; он умел читать и гадать по звездам, и не было во всем свете человека мудрее его.

Вновь облако. Золотое, золотое… Озабоченное лицо дяди Марка.

– Морхольт прибыл за данью.

Молчание было ему ответом; впрочем, ни на что иное он не рассчитывал. Марк поднял голову и обвел скорбным взглядом лица своих баронов.

– Придется подчиниться, – нехотя вымолвил самый уважаемый из них, Ганелон.

– Иного выхода нет, – поддержал его кто-то.

– Морхольт непобедим, – прошамкал старик Андрет.

– Доколе же… – начал Марк. Гримаса отчаяния исказила его лицо. Он махнул рукой, как бы подтверждая, что спорить не о чем. Тристану показалось, что он увидел у дяди на глазах слезы.

…Из забытья его вывел странный шум. Тристан вздрогнул и зажмурился. Словно тысячи, тысячи игл впиваются в тело… Солнце стояло высоко, и палящие лучи его падали прямо на Тристана. Он хрипло застонал – и вновь услышал тот же негромкий, настойчивый не то шорох, не то шелест. Тристан повернул голову. (Огонь сжигает его изнутри, нестерпимый, неутолимый.) На краю ладьи сидела большая красивая птица – альбатрос – и печально смотрела на изнемогающего витязя.

Тристан знал, что она скоро улетит. Ни одно живое существо не осмеливалось приблизиться к нему. Но альбатрос не улетал.

– Уходи, – сказал ему Тристан.

Альбатрос неуклюже спрыгнул на дно ладьи. Солнце светило так ярко, что Тристан был вынужден закрыть глаза. Неожиданно он почувствовал, что дышать стало легче. Альбатрос стоял над ним и крыльями закрывал его голову от солнца.

– О, птица… – простонал Тристан.

Когда солнце вновь покатилось за край моря, альбатрос взмахнул крыльями и растворился в небе. Тристан остался наедине с облаками.

Золото и седина. Благородный король Марк, его опекун, его названый отец.

– Неужели мы ничего не можем сделать? – умоляюще спросил Тристан.

Король Марк посмотрел на него. Закусил губу, словно в нерешительности.

– Когда он явился за данью в первый раз, мы только посмеялись над ним. Тогда он напал на нас – и разбил. Нам ничего не оставалось, как подчиниться. С тех пор он возвращается каждый год.

– И ничего нельзя изменить? – вырвалось у Тристана.

Король Марк покачал головой.

– Не один ты радеешь о чести нашей земли, Тристан. Многие храбрецы вызывали его на смертный бой.

Король замолчал.

– И? – подбодрил его Тристан.

– Он сразил их всех.

Тристан немного побледнел. Он тяжело дышал, лицо его пошло пятнами гнева.

– Я вызову его.

– Не вызовешь! – сердито сказал король. – Такова моя воля, – добавил он, несколько успокоившись. – Думаешь, мне мало тех, что я потерял? Каково мне будет хоронить тебя, павшего во цвете лет?

– Я вызову его, – настаивал Тристан. – Если он из плоти и крови, он не бессмертен, и в моих силах освободить от него Корнуолл. Если он не из этого мира, что ж, – все равно мне не миновать Аннона, и какая кому разница, раньше это случится или позже?

– Я не хочу… – начал Марк.

– Я поступаю, как велит мне долг, – твердо сказал Тристан. – Довольно он глумился над нами; и не в вашей власти удержать меня.

Король Марк, казалось, разом постарел лет на десять. Плечи его поникли, и морщины особенно резко обозначились на царственном, надменно-холодном лице, которое Тристан так хорошо знал и любил.