Николай Свечин - Тифлис 1904

– О Щербаковой выяснились любопытные подробности, – вспомнил Алексей Николаевич. – В юности она была актриса, и неплохая. Но попалась на воровстве из гримерной, у своих подруг, и была вынуждена уйти. В доктора! Смолоду была гнилая натура. Гнилая, но артистическая. Так играла, что даже многоопытный Скиба не разглядел.

Все молча разлили вино и выпили – каждый за свое.

– Алексей Николаевич, вы теперь уедете домой? – воспользовался паузой Топурия. – А мне обратно в бригаду?

– Министр прислал телеграмму, велит остаться и довести дознание до конца, – сообщил штабс-ротмистру Лыков. – А что значит до конца? На это есть следователь. Сказать по правде, надоело мне в Тифлисе. Жара к тому же. Июнь кончается, но июль у вас, говорят, еще жарче.

– То есть я пока при вас остаюсь, – повеселел офицер.

– Пока да. В финансовой системе края из-за афер возникла путаница. Разбирать ее приехала ревизия, почти весь Департамент Государственного казначейства, главного в Министерстве финансов. Пусть бы себе разбиралась. Но меня назначили ее председателем. Меня, сыщика! Глупость, я же не бухгалтер. Чего от меня ждать?

– Это особенность Кавказа, – возразил генерал Фрезе. – Тут война никогда на самом деле не кончалась. И такой, как вы, боевой человек нужен над бухгалтерами, чтобы не перерезали их в командировке.

В итоге, уже завершив дознание, Лыков застрял в жаровне. Сначала он, как и прежде, навещал Викторию по вторникам и пятницам, если не уезжал с ревизией в другие города. Но что-то изменилось в их отношениях. Речь о фотокарточке на память больше не заходила. Сыщик стал заглядывать к Виктории все реже, даже когда был в Тифлисе. А потом и вовсе пропал. Жевешка не искала встреч. У нее появилась новая обязанность: Виктория Павловна зачастила в госпиталь к Скибе. Тот поправлялся, но сильно упал духом. Визиты старой знакомой подкрепляли трамвайщика. Похоже, с отъездом Лыкова у них все наладится. Вот ведь странный народ женщины! Отставник с дрожащими руками и одной почкой, а глянулся.

Прошла половина июля. Алексей Николаевич вернулся из Баку и направился к генералу Фрезе. Тот сидел злой и читал сводки.

– Вот, Алексей Николаевич! – желчно воскликнул помощник главноначальствующего. – Я говорил вам, что у нас по-прежнему война. Свидетельств этому хоть отбавляй. Знаете, скольких мы потеряли за последние две недели? Убит вице-губернатор Елисаветпольской губернии Андреев. В Озургетском уезде в одну ночь зарезали благочинного отца Николая Рамишвили и князя Шаликалишвили. В Игдыре, это Эриванская губерния, средь бела дня на базаре застрелен сурмалинский уездный начальник подполковник Богуславский. Начальник Борчалинского уезда чудом спасся от покушения. Государь по моему ходатайству в очередной раз продлил положение усиленной охраны. Когда же все это кончится?

– Не только у вас так, Александр Александрович. Вон в Финляндии убили военного генерал-губернатора Бобрикова. Никуда Россия не денется, скоро ее всю кровью зальют. Еще кампания с японцами, будь она неладна… Слышали про кражу чудотворной иконы Казанской Божьей Матери из Богородицкого монастыря? Дурной знак, очень дурной. Я хочу попросить министра отозвать меня из Тифлиса и послать в Казань, помогать тамошним сыщикам. Здесь я уже не нужен, а…

Тут вдруг без стука распахнулась дверь, и ворвался директор канцелярии генерал-майор Трофимов.

– Господа, страшная новость! В Петербурге час назад взорвали Плеве! Насмерть.

Лыков прибыл в Петербург 18 июля, в день похорон Вячеслава Константиновича. Всем в столице было не до сыщика. Он первым делом поехал на Измайловский проспект. Там успели уже устранить следы сильного взрыва. Только пустые окна кое-где еще закрывала фанера. Гостиница «Варшавская» красовалась свежей штукатуркой – ей особенно досталось. Прочих свидетельств Лыков не увидел. Лишь осколки стекол на мостовой и тротуаре, начиная с Седьмой роты и до дома № 31/37, напоминали о несчастье.

Прощание с павшим на служебном посту министром состоялось в доме МВД на Фонтанке, 16. С утра там собралась огромная толпа. Гроб поставили у подъезда, и была отслужена заупокойная лития. Затем на руках перенесли его в домовую церковь Отдельного корпуса жандармов. Гроб пришлось закрыть. Взрывом Плеве оторвало часть лица от носа до шеи, а грудь была испещрена осколками.

В церкви состоялось отпевание, которое провел преосвященный Антоний, митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский. У гроба стояли вдова покойного Зинаида Николаевна, сын Николай и дочь Елизавета. Дальше шли представители дипломатического корпуса и четыре министра: Двора – Фредерикс, военный – Сахаров, морской – Авелан и иностранных дел – Ламздорф. Позади них толпились сановники помельче: граф Кутайсов (бывший нижегородский губернатор, при котором Лыков много лет назад поступил на службу), граф Воронцов-Дашков. Меж ними затесался и князь Голицын, главноначальствующий на Кавказе. Все ждали государя. Он прибыл с небольшим опозданием. Вместе с ним приехали вдовствующая императрица, наследник Михаил Александрович и великие князья Владимир Александрович, Алексей Александрович, Константин Константинович и Петр Николаевич.