Николай Свечин - Взаперти

Присутствие в полицейских участках Петербурга заканчивается в одиннадцать часов ночи. Но гости еще целый час не разъезжались, напоили дежурного помощника и всех наличных городовых. Только после этого сыщик отправился в камеру. Внутри у него медленно разливалось новое чувство: что дурной пятимесячный сон скоро закончится и он снова станет самим собой.

Восьмого мая приговор был объявлен, и начался срок кассации. Никто из осужденных не собирался ее подавать, но порядок есть порядок. Еще две недели Алексей Николаевич провел в статусе арестанта. Утром к Четвертому участку подъезжала коляска. Он шмыгал в нее и ехал домой, скрытый от чужих глаз.

Дома Лыков проводил время с сыновьями и женой. Павел приводил внуков. Друзья не оставляли бывшего-будущего статского советника вниманием. К ночи в такой же закрытой коляске тот возвращался в участок.

Николай сходил в Азиатскую часть, поговорил с генералом Цейлем. А потом сообщил отцу:

– Мне предложено отправиться в Персию.

– В Персию? В каком качестве?

– Адъютантом штаба Персидской казачьей бригады.

– Но это формально? – догадался сыщик. – А заниматься негласно будешь тем же, чем и сейчас?

– Да, разведкой. Персидский театр военных действий в будущей войне очень интересует англичан. Ты знаешь, что мы поделили с ними страну. Нам – север, им – юг. Причем все нефтяные участки ребята забрали себе…

– Ох уж эти англичане, – фыркнул Алексей Николаевич. – Слишком много места они занимают в жизни нашего семейства. Знаешь, пошли ребята к черту! Расскажи лучше про Ванюшку.

Ваня Лыков-Нефедьев, третий внук сыщика, жил в далеком Джаркенте. Ему стукнул годик. Папаша стал рассказывать деду о его шалостях. Тот мог слушать подобные рассказы бесконечно. Две внучки-парижанки были уже подростками, а мелочь в России весьма укрепляла Алексея Николаевича.

– Присылай Анастасию с Ванюшкой сюда, – попросил Алексей Николаевич. – Не поедут же они с тобой в Тегеран! Пусть живут в Петербурге, а не среди песков и гор. Сергей Дмитриевич умер, кто их там без тебя защитит?

Сергей Дмитриевич Лоевский, тесть Николки, старый туркестанец, скончался в Верном от закупорки [150] Закупорка – инсульт. в декабре прошлого года.

– Мы и сами об этом думаем, – признался поручик. – Настасья – урючница [151] Урючник – русский, родившийся в Туркестане (самоназвание). , сам помнишь ее характер. Не хочет уезжать оттуда. Но если меня направят служить в Персию, то одной с маленьким ребенком в Джаркенте ей будет трудно. Давай так: я вернусь туда, мы быстро примем решение и телеграфируем тебе.

– Хорошо, только будь, пожалуйста, с Анастасией понастойчивее. Петербург удобный город, здесь мы и Павлука – всегда поможем. А?

– Постараюсь убедить, – заверил сын.

Так прошли две недели: хоть и в комфорте, но не совсем на свободе.

Наконец настал день, когда решение суда вступило в окончательную силу.

Уже через двадцать четыре часа прокурор Судебной палаты подал жалобу в Кассационный департамент Сената. Он просил о возобновлении дела Лыкова по вновь открывшимся обстоятельствам. Сенаторы тоже сочувствовали сыщику и сработали максимально быстро. Тем более что свежее судебное решение закладывало готовую канву. В первых числах июня состоялся новый, окончательный в судьбе Алексея Николаевича процесс. Подсудимый приехал на него из дома, где проживал под поручительство генерал-майора Таубе. Все прошло быстро и предсказуемо. Лыков был оправдан, прежний обвинительный приговор – отменен. Опять началась двухнедельная кассационная морока. Наконец миновала и она.

К этому дню подоспело еще одно важное решение. Министр юстиции доложил государю о пересмотре дела Алексея Николаевича. И тот повелел вернуть теперь уже статскому советнику все Высочайше пожалованные награды. Его Величество даже изволили начертать на докладе: «Весьма рад за Лыкова». Сыщик, как и полагается в подобных случаях, был ознакомлен с резолюцией. Раньше она бы ему польстила. Теперь же он счел ее лишь формальностью. После того как государь его предал, Лыков навсегда потерял к нему уважение…

Объявление о вступлении в силу нового приговора было зачитано все в том же зале заседаний Петербургской судебной палаты. На него пришло совсем немного людей, в основном друзья сыщика. Когда Крашенинников сказал положенные слова, Алексей Николаевич вынул из кармана заранее приготовленный Георгиевский крест и демонстративно приколол себе на грудь.