Николай Свечин - Взаперти

– Хорошо, пусть будет так. Это навроде операций с визитными карточками. Когда меня назначили на должность, я должен был объехать человек двести и представиться им по случаю назначения министром. Я побывал у двадцати самых нужных, а остальным мой лакей развез карточки.

– Истинно так, ваше превосходительство, полная аналогия, – поддержал начальство действительный статский советник.

– Ну, быть по сему, – сказал Макаров, вставая. – Пусть подпишет присяжный лист и заступает. Пойдем навстречу.

Белецкий тоже поднялся, но настороженно спросил:

– Какой присяжный лист?

– Что значит какой? Какой мы все подписывали.

– Так ведь и Лыков его подписывал. В тысяча восемьсот девяносто четвертом году, при воцарении нынешнего государя Николая Александровича.

Министр недовольно ответил, давая понять, что считает разговор оконченным:

– С тех пор, если вы забыли, он вылетел с коронной службы. Теперь пусть присягает заново. Мне пора на заседание Совета министров…

– Александр Александрович! – заторопился Белецкий. – Но суд же отменил приговор. Значит, старая присяга статского советника вернула свою силу. Может быть, запросим на сей предмет мнение юрисконсульта министерства?

Макаров высунулся в приемную и бросил секретарю:

– Пусть подгонят мотор.

Потом повернулся к собеседнику и сказал с крайней степенью раздражения:

– Я сам, если помните, юрист. Могу поучить любого юрисконсульта. Повторю: пусть ваш любимчик заново подпишет присягу. Все!

Белецкий возразил министру:

– У Алексея Николаевича обостренное чувство собственного достоинства. Что, увы, редкость в России. Боюсь, он не станет присягать повторно.

– Тогда пошел ваш Лыков в… лесотундру. Много о себе воображает. Обойдемся без него.

Директор Департамента полиции по внутреннему коридору вернулся на свою половину, велел подать чаю и, пока пил, думал. Как половчее сказать Лыкову? Хлопнет дверью, и все. А нужен, ох как нужен…

В результате статский советник предстал перед Белецким и возбужденно спросил:

– Ну что?

– Все в порядке. Идея с записью в журнал принята. Только подпишите заново присяжный лист и можете завтра приступать к службе. Уже есть для вас задание.

– Какой лист? – замер Алексей Николаевич. – Я его один раз уже подписывал.

– Ну, еще раз подмахнете.

– А для чего?

– Требование министра. Вы же были отставлены от государственной службы. Нужно заново. Это пустая формальность.

Лыков долго молчал, потом спросил:

– Он что, совсем дурак? Суд отменил приговор в отношении меня. Значит, отменены и все его последствия. Я не юрист и то понимаю. А он? Нарочно хочет меня унизить?

– Алексей Николаевич, я вас очень прошу не придавать этой мелочи чрезмерного значения. Пусть он выказал себя не в лучшем виде. Но служба важнее!

– Степан Петрович, какая же это мелочь? Честь и у меня, и у вас одна. Разве можно ею поступаться? Присягу я давал. Вины за мной никакой нет. Зачем же профанация? Нет, не буду.

Белецкий встал и пожал плечами:

– Я сделал все, что мог. Министр настаивает.

– Тогда я пошел, – побледнев от злости, ответил сыщик.

– Куда?

– К Дурново. Петр Николаевич всегда меня понимал, поймет и теперь.

Директор хмыкнул скептически:

– Он теперь рядовой член Государственного совета. Их там после реформы почти двести человек. Что может ваш Дурново?

– А вот увидите.

И Лыков удалился. Некоторое время он еще провел в кабинете, пересказывая Азвестопуло беседу с директором. Тот был возмущен:

– Вот и служи им после этого.

– Да я не им служу.

– Ага! – взвился коллежский асессор. – России! Вот высшая честь и высшая радость. А Россия почему-то в упор не видит ваших трудов.

– Ты бы поаккуратнее, – предостерег помощника шеф. – И вообще, не ставь на одну доску родную страну и неродное начальство. Которое чем дальше, тем заметнее мельчает. Ну, оставайся, а я пойду.

Прямо в кабинете статский советник переоделся в партикулярный сюртук:

– Ух, как я отвык от мундира. В арестантском бушлате много удобнее. Ну, я на двадцать семь – двадцать восемь [153] Дурново П. Н. жил по адресу улица Моховая, дом 27/28, квартира 27. .

Петр Николаевич, уступив шесть лет назад должность Столыпину, остался не у дел. Умный, энергичный и еще не очень старый, он мог и хотел служить. Но ему не давали. Засев в Государственном совете, Дурново присоединился к правым. Однако тамошняя говорильня была действительному тайному советнику не по душе.