Валерия Вербинина - Иван Опалин. 9 книг

«Почему он говорит „производил впечатление“ и „казался“, а не „был“? — напряженно думал Опалин. — Что за уклончивая манера? Это чтобы в случае чего было легче взять свои слова обратно, что ли? И при чем тут конституция, зачем ее сюда приплетать?..»

— Скажите, а что такое миманс? — спросил он вслух.

Валентин поперхнулся очередной бойкой фразой и вытаращил глаза.

— Миманс — это мимический ансамбль… При постановке опер или балетов иногда нужна бывает… ну, что-то вроде массовки в кино, но они должны уметь мимикой поддерживать действие… Обычно это актеры, не слишком востребованные, сами понимаете…

— Ясно, — кивнул Опалин. — Вернемся к Павлу Виноградову. Скажите, кто мог его убить и за что?

Колпаков прикипел к месту.

— Пашу? Ну… я даже не знаю…

Он явно был растерян.

— У него были в театре враги? — напирал Опалин.

По выражению лица комсорга он догадался, что тот думает вовсе не о Паше и не о врагах последнего, а только о своей шкуре и о том, как отразится происходящее лично на Колпакове — и, конечно, на его карьере.

— Я не думаю, что люди в его положении имеют врагов, — пробормотал наконец комсорг. — Понимаете, кордебалет… Другое дело, если бы он был премьером или хотя бы солистом…

— А что насчет Вольского? Они же поругались?

— Да, Вольский — трудный человек… — забормотал Колпаков. — Но… убийство! Это… это… это я даже не знаю что… У нас никогда…

— Скажите, а как зовут девушку, которая привела меня к вам? — спросил Опалин, поняв, что толку от этого увиливающего от любых прямых ответов слизняка он все равно не добьется.

— Девушку? А! Маша… Маша Арклина. А что?

— Так. Ничего.

— Хорошая девушка, — рискнул похвалить Машу комсорг. — Ветреная только немножко… Тетка ее тоже в театре работает, пачечницей.

— Кем-кем? — заинтересовался Опалин.

Выяснилось, что пачечница — это работница пошивочного цеха, которая делает пачки для балерин, а это, между прочим, целое искусство, потому что их шьют из тарлатана или муслина, а перед каждым спектаклем еще и крахмалят.

— У вас в театре и пошивочный цех есть? — спросил Иван.

— Представьте себе! — не без гордости подтвердил Колпаков. — У нас все свое: и обувщики, и костюмеры, и те, кто делает парики, головные уборы и украшения.

— Хорошо тут у вас, словом, — буркнул Опалин, поднимаясь с места. Однако благоразумно удержал в уме вторую часть фразы: «…только непонятно, отчего вы тогда друг дружку душите…»

Через минуту после того, как он удалился, на столе у комсорга зазвонил телефон.

— Дарский. Валя, зайди-ка ко мне…

Кабинет директора Генриха Яковлевича Дарского утопал в сумерках, потому что шторы были опущены, и из всех ламп горела только одна. Хозяину кабинета было немногим за пятьдесят. Он носил роговые очки, из-под которых блестели умные темные глаза, а редеющие черные волосы расчесывал на прямой пробор. Фигура у Дарского подкачала, и костюм, хоть и купленный в одной из заграничных поездок, сидел на нем мешковато. Глядя на него, вы бы никогда не поверили, что у этого человека, который выглядел как чиновник до мозга костей, имеется солидное боевое прошлое и что в свое время он дослужился до бригадного комиссара.

— По театру шляется энкавэдист и задает вопросы, — заговорил Дарский, недобро кривя тонкие губы. — А меня никто не предупредил! И этот мерзавец Снежко его пустил, не посоветовавшись со мной…

— Он сыщик с Петровки, — пробормотал Колпаков.

Дарский был его дядей, что существенно облегчало Валентину жизнь, но комсорг хорошо знал своего родственника и знал, что, если тот начинает злиться, пиши пропало.

— Да? И какого рожна ему надо? — с раздражением спросил директор.

— Про Виноградова вопросы задает. Я так понял, убили его.

Дарский нахмурился и откинулся на спинку кресла. То ли богиня, то ли просто полулежащая красавица на позолоченных ампирных часах равнодушно глядела на ухо директора, на напряженное лицо Колпакова и на входную дверь, за которой сидела и стучала на машинке секретарша Генриха Яковлевича — сдобная пышнотелая баба, которую, не сговариваясь, дружно ненавидел весь театр. Ненавидел за близость к начальству, за то, что ее возили на машине, и за то, что директор (о чем всем было прекрасно известно) проводил с ней больше времени, чем со своей женой.

— Надо же, какой шустрый, — пробормотал Дарский, потирая подбородок, и о чем-то задумался.

— А он не мог покончить с собой? — в порыве вдохновения предположил комсорг.