Валерий Замыслов - Иван Болотников. Книга 1

Лес сумрачен, неприветлив. Частые коряги и сучья размочалили лапти, изодрали сермяжный кафтан.

— Сгину, не выберусь. Помоги, господи, — устало бормочет лохматый тощий бродяга. Скиталец ослаб, дышит тяжело, хрипло; запинается и падает всем длинным костлявым телом на валежник.

«Все. Конец рабу божию Пахому. Подняться мочи нет. Да и пошто? Все едино не выбраться. Глухомань, зверье да гнус. Эвон черна птица каркает. Чует ворон, что меня хворь одолела. Поди, сперва глаза клевать зачнет. Уж лучше бы медведь задрал. Оно разом и помирать веселее».

Ворон спускается на мохнатую еловую лапу, обдав сухой пахучей хвоей желтое лицо скитальца с запавшими глазами.

Пахом лежит покорно и тихо. Открывает глаза и едва шевелит рукой. Ворон отлетает на вздыбленную корягу и ждет жадно, терпеливо. Вот уже скоро начнется для него пир.

Бродяга слабо стонет, руки раскинул словно на распятии. Трещат сучья, шуршит хвоя. Ворон снимается с коряги на вершину ели.

Перед человеком стоит лось — весь литой, могучий, в темно-бурой шерсти, с пышными ветвистыми рогами.

Пахом смотрит на зверя спокойно, без страха. А лось замер, круглыми выпуклыми глазищами уставился на павшего крыжом человека.

«И-эх, мясист сохатый», — невольно думает бродяга, и полумертвые глаза его вновь ожили и загорелись волчьим голодным блеском.

Бродяга глотает слюну и тянется рукой к поясу с кожаными ножнами.

«Пресвятая богородица, сотвори милость свою, придай силы. Будет мясо — стану жить. А не то смерть грядет», — одними губами шепчет Пахом и потихоньку вытаскивает нож.

Все. Готово. Помоги, осподи! Теперь собраться с силами, подняться, одним прыжком достать лося и коротким ударом вонзить нож в широкую звериную шею.

А сохатый стоит, хлопает глазищами, как будто раздумывает: дальше любопытствовать или обойти стороной лесного пришельца.

Скиталец напрягся, дрожит правая рука с ножом.

«Уйдет, поди, в кусты сиганет, окаянный», — тоскливо думает Пахом и порывается подняться на ноги.

Но зверь начеку; резко вздёрнул голову, круто повернулся и шарахнулся в заросли.

Бродяга рухнул на валежник и застонал отчаянно, заунывно. «Топерь пропаду, прощевай, Пахомка и Русь-матушка…»

А ворон вновь спустился с лохматой ели на корявый ствол.

Бродяга умирал…

Княжий дружинник [1] Дружинник — в XVI в. бывшие удельные князья уже не имели собственных дружин, однако по-прежнему держали возле себя вооруженных холопов, челядинцев. Поэтому слово «дружинник» в описываемый период еще широко бытовало на Руси. Мамон ехал верхом на гнедом коне. На нем кожаные сапоги из юфти, тёмно-зелёный суконный кафтан, на крупной голове — шапка-мисюрка [2] Шапка-мисюрка — воинская шапка с железной маковкой. . За узорчатым плетёным поясом — пистоль, сабля пристёгнута.

Пятидесятник дюж и космат. Глаза лешачьи. Мясистый нос с горбинкой, чёрная борода стелется по широченной груди веником.

Дорога шла лесом — глухим, дремучим, безмолвным. По обе стороны дороги стояли вековые ели и сосны, цепляясь зелёными пахучими лапами за путников.

Мамон, зорко вглядываясь в непролазные чащи, недовольно ворчал:

— Поболе семи вёрст до Матвеевой избушки. Вона куда старик забрался бортничать. Здесь гляди в оба: край лихих людей и разбойных ватажек.

Проехали вёрст пять. И вскоре лесная дорога-тропа раздвоилась. Одна поворачивала влево — в сторону березовой рощи, другая продолжала уводить в хвойный бор, что раскинулся по косогору.

Пятидесятник в раздумье скреб пятерней волнистую, черную, как деготь, бороду и в душе серчал на княжьего управителя, который послал его в дальнюю дорогу к старому бортнику Матвею, не растолковав как следует о лесной тропе.

— Глянь, робяты-ы! — вдруг негромко и испуганно воскликнул, приподнявшись в телеге, один из холопов, высокий и худой Тимоха с простоватым лицом в тёмных рябинах, ткнув самопалом в сторону косогора.

Путники глянули, ахнули и крестом себя осенили.

Неподалеку, повернувшись спиной к путникам, на причудливо изогнутом сосновом стволе стояла девка с пышной копной золотистых волос.

— Ведьма, братцы, — решил Тимоха и вскинул самопал.

— Не дури, холоп. То русалка. Их господом бить не дозволено. Грех сотворишь. Убери самопал, — приказал Мамон.