Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Да, сэр. Я держу их во льду, который обновляю каждое утро. Хотите, чтобы я еще какие-то пробы с ними провел?

— Нет, пока не надо. Но храни их бережно. Спасибо, Рид.

Он ушел, что-то бубня между зевками.

Довольно долго мы с Макгреем просидели в тишине, столь же озадаченные, как и в течение всего нашего расследования.

Я вглядывался в семейное древо. С замысловатыми связями и морем пришпиленных документов и улик оно походило на гигантского паука, готового поразить свою жертву. И имя бабушки Элис, обведенное и подчеркнутое, выглядело как крошечное тельце, из которого тянулись его длинные и тонкие ноги.

Следующие несколько дней слились в одну сплошную пелену.

Мы с Макгреем разделились, чтобы успеть как можно больше, и опрашивали каждого соседа, знакомого, лавочника и торговца, хоть как-то связанного с Уилбергами и Шоу. Я просыпался рано утром, просматривал за завтраком список оставшихся лиц, а затем мотался по всему Эдинбургу, который все сильнее заливало дождем. Я возвращался домой уже в ночи — с кипой бесполезных заметок, стертыми ногами и сумятицей в голове.

Время утекало от нас, как вода сквозь пальцы, но мы так и не смогли отыскать ничего существенного. Мы узнали о карточных долгах и неоплаченных счетах мистера Уилберга и о том, что полковник Гренвиль, судя во всему, невероятно быстро нажил большую часть своего состояния. У меня было чувство, что за этими фактами крылась еще какая-то история, но все же не настолько колоссальная, чтобы дать повод для шести убийств сразу.

У нас оставалось всего четыре дня, так что стоило начать примиряться с вероятностью того, что Катерине вынесут приговор. Когда я завел об этом речь, Макгрей чуть не наградил меня оплеухой, но нам следовало подготовиться к любому исходу. В тот же день пришла телеграмма от моих знакомых из Оксфорда — никто из них так и не смог помочь нам в том, что касалось химических проб.

Прочитав сообщение, Макгрей наконец согласился, что пора искать тех, кто сможет выступить в защиту Катерины, как и советовали мои коллеги из Кембриджа.

Она составила для нас внушительный список своих постоянных клиентов, происходивших из всех слоев общества. Даже сам лорд-провост Эдинбурга (о чем Макгрей давно догадывался) консультировался с ней пару раз. К нашему величайшему удивлению, среди клиентов оказалась и моя домовладелица, всемогущая леди Энн Ардгласс.

Мы с Макгреем поделили маршруты. Он обошел всех клиентов, живших к югу от Принсес-стрит (в Старом городе и прочих трущобах), в то время как я посетил адреса в Новом городе и несколько богатых усадеб за городом.

Его старания увенчались огромным успехом. Почти все, с кем он пообщался, согласились поручиться за Катерину, но я сомневался, что в этом был хоть какой-то толк. Все эти люди были простыми трудягами: мясниками, кузнецами, портнихами… Само собой, одной из них была Мэри из «Энсина». Я подозревал, что надменные присяжные над нами просто посмеются.

Я же, напротив, потерпел катастрофический провал. В богатых районах дело обстояло иначе: стоило мне произнести слово «цыганка», как двери перед моим лицом захлопывались — люди отрицали всякую связь с Катериной. Слух о моих расспросах разлетелся с ошеломляющей быстротой, и к концу дня все в Новом городе переходили на противоположную сторону улицы, едва завидев меня на горизонте.

Не помогло делу также и то, что одна из газетенок уделила целых три страницы подробностям жизни и деятельности Катерины, озаглавив свою скандальную статью « Тайна цыганки-провидицы. Карающий призрак или Молчаливая убийца??».

Я не стал заходить к леди Энн, несмотря на то что ее гигантский особняк попался мне по пути, и я, будучи одним из ее квартирантов, имел безупречный повод для визита. Ее ненависть к Макгрею только усилилась после того ужасного ланкаширского дела, в котором она была глубоко замешана, а уж то, что я отверг предложение руки ее внучки (долгая история…), совсем испортило наши отношения.

Почти весь четверг я потратил на наставления того идиота Сперри, и к тому времени, когда я вернулся домой, голова у меня просто раскалывалась. Этот парень был до того бестолков, что вместо него мы с тем же успехом могли бы отправить в суд ряженого бабуина: он снова и снова задавал мне одни и те же вопросы и не мог даже запомнить по именам членов семейства, бесконечно называя покойного Бертрана Уолтером Фоксом. И когда я вручил ему фотографии — с дланью Сатаны сверху, — он по-детски пронзительно взвизгнул. После чего самым жалостливым тоном поведал мне, что Пратт донимал его и дразнил. « Ну, а ты чего хотел! » — взревел я.