Оскар Мюриэл - Темные искусства

— Мы лишь ищем совета.

Джоан забормотала молитву быстрее, ее слова смешались в единый поток, и я едва их различал.

Эдди набрал воздух и шепотом, но с чувством прочел последнюю строку:

— Ответь нам. Мы ждем правды.

Должно быть, мне показалось, но, как только он пробормотал эти слова, в комнате стало еще холоднее, словно ее захлестнуло волной морозного воздуха.

Я попытался закрыть глаза, как все остальные, но, едва сделав это, ощутил, как внутри меня растет необъяснимый, безрассудный страх. Было чувство, что по хребту моему ползет невидимая рука, костлявая и ледяная. Вот так, в полной тишине, мы и ждали. Что-то скрипело и потрескивало, как всегда бывает по ночам, когда погасишь свет.

В этом я себя и убеждал, но вдруг мне почудилось, что я слышу шепот.

И то была не Джоан. Эти шепотки звучали совсем иначе — вдалеке, но в то же время как будто у меня прямо под ухом. То были гортанные, свистящие голоса, бормотавшие неразличимые слова.

Внезапно Эдди встрепенулся, и я порадовался, что глаза у всех остальных были закрыты, поскольку я подскочил на месте.

— Подношение… — прошипел он, и от его слов мое сердце забилось чаще. Мальчик нахмурился. — Хочу… Подношение?

Макгрей сразу все понял.

Он достал маленький скальпель, в котором я узнал инструмент из морга. Мне хотелось спросить, «освятила» ли Катерина и этот клинок, но не успел я заговорить, как Макгрей уколол себя в большой палец и начал выдавливать капли крови в ближайшее пламя.

Свеча замерцала, кровь зашипела в огне, а испарения, клубясь, поднимались вверх. Сердце мое припустило вскачь, а глаза метались от завихрения к завихрению — я ждал, когда в воздухе возникнет искореженная длань, готовая схватить всех нас.

И этот холод — этот ужасающий холод — сомкнулся у меня вокруг глотки.

Мне стало тошно. Пламя свечей помутнело, и все вокруг них словно погружалось в темноту, как бывает, когда смотришь на что-то так пристально, что картинка начинает плыть. Для меня пламя превратилось в парящие шары света, танцующие во тьме — как факелы над безмолвными водами.

Грудь мою пронзила игла страха, в кончиках пальцев закололо — точно так же, как в ту ночь в нагорье. Ужас вернулся ко мне, но не так, как в ночных кошмарах, а с новой, удвоенной силой. Я почти чувствовал запах леса и горящих тел. Я снова оказался там. Только тяжесть камня у меня на груди и вцепившиеся в мои руки Эдди и Джоан напоминали, что я по-прежнему здесь.

Мне почудилось, будто посреди пламенеющих свечей возникает нечто, будто огни их движутся и обретают очертания того, что вскоре напомнило знакомый изгиб брови.

И глаза.

Я тряхнул головой, заставив себя возвратиться в настоящее. Это все твои фантазии, Иэн , сказал я себе.

Разумеется, все это меня пробрало; меня пробирало даже в темноте собственной спальни. Но все же я был здесь, в той самой комнате, где по непостижимой причине умерло шесть человек, игравших в ту же самую игру.

И вдруг на миг передо мной мелькнуло лицо. Его лицо. Как в одном из моих прежних видений, но четче и яснее. Я словно смотрел дяде Морису прямо в глаза, находясь к нему куда ближе, чем когда-либо в жизни, — кожа его была серой и отливала серебром, зрачки светились изнутри. Я откинул голову назад и закрыл глаза, в груди у меня бухало сердце.

Уходи , думал я, чувствуя, как капля холодного пота сбегает по виску, я не хочу видеть тебя таким .

Когда по телу пошла дрожь, я задышал с усилием. И из уст моих вырвались слова: « Уходи и упокойся …»

— Она тонкая, — произнес кто-то в тот же самый миг.

Голос был гортанный, чужой. Я решил было, что он звучит у меня в голове, но тут ахнул Рид.

Произнес это Эдди, и тут же завыли псы.

Я снова открыл глаза, вернувшись в действительность, и увидел, что Макгрей склонился к мальчику.

— Поблагодари их за визит, — сказал он, но Эдди лишь кивнул.

— Она тонкая, — сказал он опять, так и не открыв глаза и едва шевеля губами.

— Кто тонкая? — спросил Макгрей. В глазах его отражалось мерцание свечей, лицо ожесточилось от напряжения.

— Тонкая, как бумага, — ответил Эдди.

Пламя дрогнуло, по всей видимости, от дыхания Рида, но Джоан от этого вскинулась. Псы завыли, словно волки на луну.

Макгрей закусил губу, кипя нетерпением.

— Что тонкое, как бумага? — снова спросил он, еле выдавив из себя спокойный тон.

Эдди склонил голову в одну сторону, в другую. Движение это естественным не выглядело — он скорее казался жуткой марионеткой, которую тянули за невидимые нити.