Олег Петрович-Белкин - Настоат

– Радамес, хватит спорить! – переходит в наступление Дункан. – Я понятия не имею, кого именно я прирезал – Лисаветта или убийцу. Это все частности. А факт в том, что я защищал Государя. У меня не было ни единой причины желать его смерти – ибо он назначил меня своим преемником, наследником Царства. Я готов был пылинки сдувать с Багрянородного, Солнцеликого Суверена. Или ты считаешь меня совсем идиотом? Зачем пилить сук, на котором я восседаю?

«Солнцеликий», «багрянородный», «восседаю» – сколько кощунства и пафоса в его диких фразах! Настоящий Крысиный король! Что с ним стало? Он превратился в того, кем я был прежде.

– Какое завещание? Покажи мне, где написано, что именно ты – наследник Курфюрста!

Радамес упорно стоит на своем, не отступает. Молодец! Трудно вообразить, что́ с ним сделает Дункан, лишь только взойдет на престол. Надеюсь, у меня останутся рычаги, чтобы защитить честного офицера!

Начальник следствия со снисходительной улыбкой протягивает Радамесу завещание.

– Внимай, юноша! Уверен, ты умеешь верифицировать документы. Канцелярская крыса! Печать, водяные знаки, подпись Лая Иокасто, двуглавая змея, герб – все как полагается. Это подлинник. И доказательство моей непричастности к убийству. Успокоился?

Капитан в замешательстве смотрит на пропитанное кровью завещание Государя. Собирается с мыслями, возвращает меч в ножны.

– Я чувствую, здесь не все чисто! Но пока подчиняюсь – не из страха, нет, а скорее из уважения. Не к тебе, Дункан – я имею в виду уважение к вам, господин Урсус. И даю слово – даже если ты станешь правителем, Клаваретт, я не остановлюсь, проведу расследование и докажу, что это ты убил Курфюрста и Лисаветта.

Дункан высокомерно машет рукой.

– Делай, что тебе вздумается! Укусы комаров меня не тревожат.

А теперь пришло время завершить начатое, как бы тяжело это ни было:

– Капитан Радамес, дворцовая стража, преторианцы! Как видите, ситуация сложная, неоднозначная… Мы на перепутье. Однако, на мой взгляд, следует во что бы то ни стало исполнить последнюю волю Курфюрста – провозгласить Дункана Правителем Вечного Города. Это наш долг – прошу присягнуть новому Государю.

– Как скажете, Первый Советник!

Гвардейцы присягают понуро, вразнобой, почти шепотом. Совсем не так пылко и рьяно, как мне представлялось в мечтах, когда час назад я стоял возле двери, готовясь войти (а точнее, торжественно вползти) в Тронную залу. Ни восхищения, ни экзальтации. Оно и понятно – чудовище на престоле.

Что-то насвистывая себе под нос, Дункан снисходительно улыбается. Никаких сомнений, грусти, раскаяния, сожалений… Абсолютная эмоциональная пустота! Может, это маска? Помешательство, посттравматический шок? Вряд ли! Все банально и просто: для него ночь убийства обратилась в маленькую ночную серенаду. Eine kleine Nachtmusik – ничего больше.

– Радамес, еще один момент! – Я отвожу взгляд от Дункана. – Очень важно: увековечьте имя Лисаветта в пантеоне наших героев.

– Всенепременно, ваше превосходительство! Это верное и великодушное решение! – Капитан почтительно кланяется. Распрямившись и едва уловимо указывая на Дункана, он запальчиво, с ненавистью цедит сквозь зубы: – Да отсохнет рука и сгниет сердце того, кто лишил его жизни!

Сзади, крадучись, к капитану приближается взволнованный преторианец – один из тех, кто до сего момента нес караул у парадного входа. Что-то страстно и сбивчиво шепчет на ухо. Глаза Радамеса загораются лихорадочным блеском.

– Это точно? Вы уверены? Не ошиблись? – Слегка смешавшись, гвардеец обреченно кивает. – Немыслимо!

– Что такое, капитан?

Боюсь, как бы сейчас все не рухнуло. Самое страшное, что могло случиться, – это признание арестованных людей Дункана, что они готовились к перевороту. И вновь все висит на волоске.

Но нет, если бы… Правда оказывается куда чудовищнее самых мрачных предположений.

– Божья кара, господин Клаваретт! Божья кара… Небеса гневаются – грядущее правление не будет счастливым… Как бы я ни презирал вас, но прошу принять мои соболезнования – только что мне сообщили, что ваша возлюбленная, Иненна Эштари, убита возле моста Двенадцати Пороков. Сожалею! Да упокоится ее душа с миром!

Дункан резко бледнеет – такого он явно не ожидал. Удар судьбы – хлесткий, наотмашь, со всей силы. Оправится ли он от него? Не сомневаюсь.

Радамес участливо опускает глаза.

– Понимаю ваши чувства. Мне тоже порой снится, будто нас с Аидой, моей будущей женой, когда-нибудь погребут заживо…