Олег Петрович-Белкин - Настоат

Ваша судьба мне глубоко безразлична; сдохнете вы, выживете, окажетесь на плахе, в тюрьме или в своем замке – это заботит меня в последнюю очередь. Но допустить исполнения плана Курфюрста, а значит, воцарения Дункана Клаваретта, – нет уж, увольте! Я сделаю все, лягу костьми, чтобы этого не случилось. А посему – я ваш единственный друг в окружающем серпентарии. Просто потому, что наши приоритеты сегодня – только сегодня! – полностью совпадают.

Возможно, в его словах есть резон. И действительно – что́ помешает Курфюрсту избавиться от меня, как только моя часть сделки будет выполнена? Удивительно, что столь простая мысль не пришла мне в голову раньше.

– Деменцио, не боитесь, что я расскажу обо всем вашему господину? Вряд ли он будет рад подобной диверсии.

– Я уже сказал вам: хозяев у меня нет и не будет. Кое-кто некогда возомнил себя моим Господином – и я отпал от него, как только появилась возможность. До сих пор живем, не общаясь. Но то дела минувших дней…. А что касается Курфюрста – он и так знает, что я решительно против, новостью для него это не станет. Да и гнев его, по правде говоря, скорее смешон, чем ужасен. Есть вещи куда более страшные, и все они – в области Духа.

Музыкальная шкатулка наконец умолкает; балерина замирает вполоборота, улыбается и, глядя на Почетного Инноватора, застывает в смиренном поклоне. Едва уловимый лязг шестеренок, скрежет – механизм запущен снова. Вместо Lacrimosa – подумать только! – начинает играть не какая-то сюита, соната или симфония, а самая настоящая ария – Le veau d’or est toujours debout [57] «Золотой телец все еще стоит…» (фр.). . Неожиданно, хотя и логично!

Деменцио Урсус протягивает мне спелое яблоко.

– Угощайтесь, это для вас! Сочное, вкусное – таких на стол не выкладывают. Знак моего уважения. А теперь послушайте, что́ я вам предлагаю: откажитесь от сделки и даже не думайте о том, чтобы вести переговоры с действующей властью. Мы с вами в одной лодке. Уверяю, победа Курфюрста и Дункана Клаваретта – это неминуемое поражение и смерть для нас с вами. И vice versa : [58] Наоборот (лат.). восторжествуем мы – окажутся в проигрыше оппоненты. Игра с нулевой суммой, понимаете? Либо мы, либо они. Есть лишь одно, но ключевое отличие – мы будем милосерднее, добрее, человечнее наших врагов, гуманнее всех тех, кто бросил нам вызов.

Нелепая демагогия! Хитрость и попытка манипуляции. Но яблочко я все же съем, так как в одном Деменцио прав на все сто процентов: доверять Курфюрсту смерти подобно.

– Мне интересно, товарищ Советник: кого именно вы называете врагами? Уж не своего ли Хозяина, Господина? Ладно, ладно, – исправляюсь я, заметив гневный взгляд Деменцио Урсуса, – не Хозяина. Суверена. Вы же клялись служить ему верой и правдой – а сейчас предаете!

– Во-первых, я никого не предаю, ибо ни в чем не клялся и присяги не приносил. Более того, это я возвел Курфюрста на престол; он мне дважды жизнью обязан. Если б не я, он сдох бы еще в юности. Я вел его, готовил к великой миссии, оберегал от невзгод, одаривал советом и благодатью. И чем он мне отплатил? Тем, что выкинул на помойку? Но, если честно, я не в обиде – политическая целесообразность диктует и не такие маневры. Однако за собой я оставляю священное право на самооборону – и если мне угрожает опасность, то я буду драться, как лев, змея и дракон; буду «порхать, как бабочка, и жалить, как пчела» – и сокрушу всех оппонентов.

Во-вторых, я забочусь в первую очередь о судьбе Ландграфства – а для него смерти подобно воцарение Дункана. Клаваретт темен, тщеславен, мстителен и самонадеян; не уважает культуру и историю нашего Города, готов вздернуть его на дыбу, мучить, пытать, лишь бы воплотить в жизнь свои утопические, умозрительные мечты и проекты. Он – идеалист, и идеалист в худшем смысле этого слова: его не интересуют ни окружающий мир, ни реальность. Для Дункана Клаваретта материально лишь то, что у него в голове. Немыслимые реформы, установления, переустройство, преобразование всех и вся. А Город нуждается в сильной, незыблемой власти – отеческой, патерналистской. Именно таковым и был наш Курфюрст. Был, пока не сломался…

И последнее – да, я зол на Суверена; я обижен и оскорблен. Но по-прежнему люблю его – и защищаю. Именно поэтому лучшим вариантом для него станет почетная отставка, уединение на лоне природы. А мы созовем Земский собор, конклав или Национальный конвент для обсуждения будущего государства. Сам я готов отказаться от трона и титула Государя; обещаю – я не буду претендовать на должность Курфюрста. Но и Дункану Клаваретту стать правителем не позволю. Уж лучше полностью сменю конфигурацию власти: демократия снаружи, престолонаследие – внутри. «Многие же будут первые последними, и последние первыми».