Вадим Сухачевский - Из архивов тайного суда

Никита напутствовал меня:

– Ваша милость, не затруднитесь сообщить их высокопревосходительству, что все готово-с, можно садиться.

Мон женераль даже не заметил моего возвращения, он в кабинете все еще предавался карточным забавам, кажется, у него получалось уже лучше, и выглядел он, как дитя, наконец управившееся с подаренной новой игрушкой. Когда я передал ему слова Никиты, он, казалось, не сразу меня услышал; занятый своим, проговорил:

– Bravo! Вот он, валет черный! Как и было заказано!.. А вот он валет-блондинчик! Ай да Валериан, ай да молодец!.. – Лишь затем удостоил меня взора: – А, это вы, штабс-капитан?.. Губы, говорите, надувать вот так?

– В точности так, мон женераль.

– А кашлять так?

– Именно!

– Что ж, на досуге еще поупражняюсь… Так что вы сказывали? Обед? Самое время. В таком случае, идемте.

Мы с ним прошли в столовую.

– Недурственно! – оценил генерал, у меня же от этого «недурственного» вида стола вторично потекли слюнки.

Увы, текли они не долго, ибо в следующий миг поезд резко затормозил и стал как вкопанный. Торможение было настолько стремительным, что я едва устоял на ногах, генерала же швырнуло к столу, да так, что некоторые тарелки со снедью свалились на пол.

– Черт! это еще что за синематограф?! – возмутился мон женераль, стряхивая икру, в которую только что угодил попасть обеими руками. С этими словами он рванулся в кабинет, схватил трубку телефона, связывавшего салон-вагон с начальником поезда, и прорычал: – Как это понимать, милостивый государь?! Вы что, дрова везете?! Да вашего машиниста надо!.. – И вдруг, осекшись, проговорил: – Ах, так!.. Вот оно что!.. Ну, коли так… – Он положил трубку и довольно холодно сообщил: – Впереди рельсы разобраны. Котовский. Его ребята уже трясут третий класс, видать, скоро и тут будут.

– Ох ты Боже Свят!.. – перекрестился Никита. – Ведь говорила же Ироида Васильевна, ведь предупреждала!..

У генерала же лицо даже просветлилось, явно сейчас он вновь чувствовал себя тем самым «храбрейшим из храбрых» молодым офицером из-под Плевны. Метнувшись назад, в кабинет, он распахнул один из своих сундуков и я, к своему удивлению, обнаружил, что там находился пулемет «максим», уже со вставленной лентой.

– Помогите, штабс-капитан! – приказал он мне.

Вдвоем мы водрузили пулемет на тумбочку, подтянули ее к окну, уже распахнутому по причине жары, мон женераль, уселся перед пулеметом и проговорил про себя: – Котовский?.. А мы сейчас поглядим, что ты за Котовский!.. – Затем отдал мне распоряжение: – Ступайте, штабс-капитан, командуйте нижними чинами, а я тут и один управлюсь.

Я прихватил из генеральского сундука в дополнение к своему люггеру еще и браунинг, и поспешил выполнить его приказ.

Четверо солдат охраны уже держали под прицелами своих винтовок пространство по обе стороны от вагона. Офицеры Охранки тоже стояли у окна своей каюты с наганами наизготовку. Лишь господин Балуев сидел, испуганный, опустив глаза.

– Хотите, дам вам револьвер? – спросил я, но он только замахал руками. (Уверен, что граф Толстой, бывший боевой офицер, на его месте поступил бы совершенно иначе.)

Уговаривать его я не стал и пошел обратно к генералу. Через открытое окно были слышны крики и визги, доносившиеся со стороны вагонов третьего класса. Но раздалось два выстрела, и визги тотчас стихли.

Минут через десять я увидел, как кавалькада в десяток всадников неторопливо движется в нашу сторону. На переднем коне сидел здоровяк с лысым черепом – сам Котовский, судя по описаниям. Остальные «котовцы», видимо озорничали по другую сторону состава.

Из окна вагона, третьего по счету от нас, послышалось:

– Грыгорий Иваныч, прывет тебе от одесских братишек!

– Братишке Японцу тоже передавайте мое с кисточкой, – отозвался тот и приказал всадникам: – Энтот вагон не трогать, тут свои.

Из услышанного я понял, что Мишка Япончик, руководствуясь примерно теми же, что и я, соображениями, тоже отправил своих людей этим поездом ловить Черного Аспида.

Кавалькада проследовала далее, к вагону, уже соседнему с нами, в котором, как я знал, путешествуют «их подземные величества». Котовский постучал в вагонную дверь рукояткой своего маузера:

– Померли, что ли? Отворяй!

Дверь открылась (из вагона пахнуло квашеной капустой), и наружу высунулся вовсе не проводник, а известный мне горбун. Лишь на миг высунулся – и сразу закрыл дверь, но и этого мига хватило, чтобы Котовский отпрянул на добрых пять саженей.