Макс Акиньшин - Тридцать восемь сантиметров

-Твой ход, Мозес!– сохлый Рубинштейн парил над доской, рассматривая выпавший дуплет. До победы ему осталась лишь пара камней. В углу отмечала какой-то праздник шумная компания студентов. Их время тонуло в клубах табачного дыма. Они беззаботно кутили, молодые и веселые. Девушки смеялись. Мне хотелось пересесть к ним, хлопнуть кого-нибудь по плечу и сказать глупость. Вместо этого я потягивал свое пиво, наблюдая, как его величество ест.

Сгребаемый рубон жил жизнью падающих звезд. Короткой и яркой. Чвак! Хрым! И он проваливался в огнеупорный желудок. Пепе смотрел на меня из полутьмы, царящей за стойкой. Единственная икона, портрет Ее Величества, драпированный в унылый Юнион Джек, смотрела на редкую макушку кариесного монархиста. Пепе меня недолюбливал и считал подозрительным русским. Анархистом может быть. По его мнению, только они глушат пиво, а не джин. Ведь пиво было намного дешевле. Ему казалось, что вот прямо сейчас, за этим столом, эти ср..ные русские его нагло обирают, беспардонно шарясь по карманам. Это обстоятельство делало жизнь невыносимой.

-Так что там наворковал, твой доктор?– старший инспектор притормозил, чтобы утолить жажду джином.

-Ревнует меня к жене, – ответил я, припомнив глаза Ричарда Левенса, в тот момент, когда я откланивался, передав приветы Конкордии и его спиногрызу. Что-то в них было. Но что? Ревность? Странное чувство. Я понимал, что упустил какую-то важную деталь. Еле заметную, как пылинка в луче света.

-Шутишь? – задребезжал толстяк, промокнув губы салфеткой, – Тебе нужно серьезнее относится к делам, Макс. Вот возьми, к примеру, Мозеса, он с утра уже успел раскрутить это дело наполовину. Скажи, Моз?

Инспектор Рубинштейн в который раз принял вид выжившего в процессе эволюции трилобита. То есть сдвинул брови и надулся.

-Твой ход, Эдвард.

-Что он там тебе напел, этот доктор? – мистер Мобалеку величественно бросил кости. Выпала единица и двойка.

Я хлебнул пиво, и лениво пересказал состоявшийся разговор. К концу рассказа старший инспектор оживился.

– «Мистика»? Я же говорил, что дело пахнет, не так ли? А ты сомневался!

Я и не сомневался, просто дочитал отчет. Единственный кто это сделал.

-Следы «Голубой мистики»? – проскрипела развалина. Он привел усы в походное положение, будто это помогало ему лучше воспринимать информацию.

-Да, там, на двадцать третьей странице. – я показал бумаги. Пепе убрал пустой бокал и презрительно метнул на стол полный, перелив пены через край. Мне его было немного жаль, этого скрягу. Потому что сам Бордельеро не понимал, что кружевное исподнее монархии уже истлело, а из прорех, не прикрытых ханжеским ситцем демократии, торчат наши волосатые социалистические зады: мой, Мобы и Рубинштейна. Он был слеп, и завернут в потрепанный Юнион. А нам было уютно чувствовать себя в ветхом шелке. Вся его вера исчислялась в десятке за бутылку контрабандного алкоголя. Но вера эта была неколебима.

-Интересно, – пробурчал Рубинштейн и углубился в отчет.

– Еще интереснее, -вставил Моба, – ты сейчас упадешь, Макс. Мы говорили с Соммерсом, ты знаешь что произошло вчера ночью?

-Нет.

-Два жмура, Макс! – торжественно доложил он, – Один, тот самый коржик, что вез мартышек, второй – некто мистер Больсо.

-Не знаю такого.

-Да ты что?! Мистер Больсо, это головняк всего управления. На нем висело четверть всего трафика. Теперь на его похороны надо будет заказать венок от нас. Ты не в курсе, где это можно сделать подешевле? Кстати, чтобы его закопать, придется поискать круглый гроб. В обычный он теперь не влезет.

Со слов Мастодонта оказалось, что в того бедолагу залили пару ведер монтажной пены. Труп дилера раздуло настолько, что он увеличился в объеме минимум в два раза.

-Страшное зрелище, просекаешь? Не каждый раз такое увидишь! Еще бы чуть чуть и пуффф!– пальцы Толстяка дрожали в воздухе. Он изображал взрыв.

– Пуффф! – повторил он.– От него осталось бы только ухо и пара ложек жижки. Фереворк как на день рождения Королевы, прикинь? Он бы сильно сэкономил на похоронах, этот хитрец! Ведь ухо похоронить намного легче, просекаешь?

Я кивнул. Хоронить бедолагу в круглом гробу это целое дело. Расправившись с ведром тушеных бобов, Желудок, отставил тлеющую тарелку и оплавленные остатки ложки, а потом громко рыгнул. В воздухе заметались частицы халапеньо, заставляя кислород вспыхивать. Веселые студенты зааплодировали, кто-то выпил за наше здоровье. Кто-то очень радостный.