-Извините. Доктор Левенс?
-Я, – Ричард Левенс узнал меня сразу. Кустистые брови повелителя обезьян сдвинулись. – Мы, кажется знакомы?
-Встречались в аэропорту, – подтвердил я.– Я помогал вашей жене с багажом.
-Чем обязан?
-Я из отдела расследований таможенной службы, мистер Левенс. По поводу инцидента с вашим грузом.
– Надо же, какое совпадение, – мне показалось, он неприятно удивился,– Но я уже все рассказал полиции.
– Я не из полиции, у нас свои вопросы, мистер Левенс. Может быть, все-таки присядем где-нибудь? –произнес я. По коридору гулял зябкий ветер. Вода капала с меня как с таявшего снеговика. – Нам необходимы ваши показания. Потому что в документах в качестве отправителя груза числится ваша лаборатория.
Он кисло поджал губы, а потом кивнул и отпер дверь.
-Хотите чаю?
Мы сидели за его столом уже час. Он все смотрел принесенные мной бумаги. Перелистывал их, затем возвращался к прочитанному. Ему что-то не нравилось, временами, доктор поднимал глаза и бросал взгляд на меня. В ответ я изображал одну из своих самых ослепительных улыбок, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Мокрая одежда липла к телу. Мне почему-то нравилось раздражать его. Он был немного старше, и все у него было хорошо. Как в книгах: семья, образование, тихая работа среди пробирок и усатых уборщиц. С восьми утра до шести вечера. А дальше была спокойная старость, непременное Рождество и внуки. Вся его жизнь была направлена на это проклятое Рождество и внуков. Я ему завидовал. Чаю я хотел.
Левенс отложил документы и подошел к чайнику, стоявшему на подоконнике.
-Все это очень странно, – сказал он, возясь с чашками. – Я бы сказал, что феноменально. Видите ли, те шимпанзе, были предназначены для лаборатории Колумбийского университета. Они были абсолютно стерильны. Мы своей репутацией дорожим и не могли поставить им больных животных. Это было бы скандалом, понимаете? Большими неприятностями, тем более, что мы определенную часть исследований делаем под них. Соответственно и финансирование работ ведется по этой линии. Понимаете?
Его слова жестоко диссонировали с его внешностью: низким лбом и маленькими глазками, прячущимися под бровями. Я слушал его и потягивал едва теплый чай. Врать тоже надо уметь. Не задумываясь. Не отводя глаза в сторону. Иначе это будет не вранье, а так, ерунда. Глупость, которую собеседник легко раскусит.
«Мы дорожим нашей репутацией», «финансирование ведется по этой линии». Папаша маленького негодяя Джоши, вешал мне лапшу на уши, излагая факты, которые я и так знал или мог узнать. По большому счету мне было плевать на все его ужимки. Другое дело факты: девятнадцать дохлых мартышек и испорченные туфли.
-… понимаете? – он постоянно спрашивал меня. Из его туманных объяснений я не вынес абсолютно ничего. Поэтому спросил о том, о чем прочел в отчете военных вчера перед сном.
-Скажите, мистер Левенс. Наши медики причиной смерти указали вирусную инфекцию. Там, на второй странице,– он рассеяно перевернул лист отчета,– вы знаете, о чем может идти речь?
Он пристально смотрел в бумаги. Мочки ушей покраснели. Он кинул на меня умоляющий взгляд и пожал плечами.
В моем кармане завибрировал телефон. Черт, черт. Я извинился перед доктором и поднес трубку к уху.
-Макс! Слушай. Короче, педерасты выкидывают того чувака из бара. А на следующий день…
-Простите, господин старший инспектор, я беседую с доктором Левенсом.
-С доктором?
Было слышно, как наша окаменелость, раз уж я разговариваю с доктором, требует, чтобы я спросил, что может колоть в боку.
-Вот так! Буравчиком!
-Тише, Моз. Он болтает с тем Левенсом, о котором ты говорил.
На часах без трех минут два, а мои шефы уже накачались белым (потому что накачиваться темным, его величество предпочитал вечером). Судя по голосам, в каждом сидело около полупинты.
-Мы тут сидим у Пепе и мозгуем, сечешь Макс?
Они там сидели и мозговали, ясень-трясень. Где еще сидеть и мозговать когда небо сошло с ума, как не у Пепе? Сидеть с бутылкой джина в обнимку.
-Что ты молчишь?– старший инспектор был сегодня в настроении.– Закончишь, подгребай, мы были у перевозчика, там такая киска в приемной, закачаешься!
Я представил всех кисок Эдварда Мишеля оптом, одна из тех которых я видел, была косая на один глаз. Она была объемнее его Риты, эта молочная ферма. Никаких впадин, только округлости! Джомолунгмы! Пики Коммунизма! Левый глазик косил, что по представлению моего толстомордого друга – два глаза развернутые под непредсказуемыми углами, как у хамелеона. У этой крокодилицы было стробоскопическое зрение. Она видела объемную реальность в плоских изображениях. Ей повезло. Модель позволяющая работать, не отрываясь от чтения женского романа. Весьма разумно для персонала больниц и карманников.
Читать дальше