Анастасия Краун - Экзопулус вздымает волны

— Да, хорошо, Эрнест Львович, — быстро ответил Макс, — сейчас сделаем.

Полина и Елисей бросились на помощь, успев затолкать в ближайшую комнату негодующего Феликса, у которого, однако, получилось вывернуться и изо всех сил лягнуть Литтона по ноге, отчего тот чуть не рухнул на пол. Даже Лика, обычно старавшаяся не участвовать в подобных разбирательствах и предпочитая рациональную схему — быть обо всем в курсе и держаться от всего подальше, поразмыслив, решила, что в сложившейся обстановке правильней будет сделать небольшое исключение, присоединившись к большинству, и прошла следом за остальными.

По стечению обстоятельств ближайшей комнатой оказался кабинет профессора Кожедубова-Брюммера. Старенький советский радиоприемник, всегда настроенный на станцию «Орфей» [21] Российский государственный радиоканал, начавший радиовещание в 1960 году. Основной репертуар состоит из академической классической музыки. , честно исполнял свои обязанности и полностью перекрывал доносящиеся шумы из конференц-зала. Сам же Ефим Иосифович с упоением листал альбом, накануне присланный ему давним другом из Италии, — подарочное издание «Uffizi e Pitti I dipinti delle Gallerie Fiorentine» [22] «Уфицци и Питти. Картины Флорентийских галерей» (ит.), автор Грегори Мина (первый выпуск 1994 г.). Подарочное издание собрания шедевров живописи Флоренции, особое внимание уделено коллекциям из галереи Уффици и Палаццо Питти. , попутно наслаждаясь лучами солнца, пробивающимися сквозь тяжелые шторы, и летящей мелодией вальса из «Фантастической симфонии» [23] Симфония французского композитора Гектора Берлиоза (фр. Louis-Hector Berlioz; 1803–1869) в пяти частях, вальс написан для второй части симфонии под названием «Бал» (фр. «Un bal»). .

Посему, выражаясь максимально благопристойно, ввалившаяся толпа, удерживающая Феликса, меньше всего входила в плановый список размеренной жизни престарелого профессора.

— Что за… буффонада! Уму непостижимо! Я работаю! — верные слова у профессора подбирались с трудом.

— Выключите радио! — распорядился пан Вишцевский.

Костлявая рука Кожедубова-Брюммера скользнула по приемнику, и окрыляющие звуки оркестра исчезли.

— Считаю должным вам заметить, что…

Но Эрнест Львович его не слушал. Рывком прижав Феликса к двери, он низким голосом проговорил:

— Вы можете вести себя как угодно, но хочу напомнить, что эта галерея принадлежит мне и наши взаимоотношения являются простейшим деловым соглашением. Если вас что-то не устраивает, можете забирать свои работы и уезжать, но в то же время что-то не будет устраивать меня, я также могу легко отказаться от проведения вашей выставки.

— Папа… — заволновалась Полина, — успокойся…

— Я сейчас говорю! — рявкнул пан Вишцевский, отчего многие ощутили пробежавший легкий холодок по спине, ибо, если говорить начистоту, никто давно уже не видел своего директора в подобном состоянии. Напряженный и угрожающий тон подсознательно внушал сильные опасения.

— Они меня оскорбляли! — взвизгнул Феликс. — Вы сами слышали, что они мне говорили!

— Я в этом бизнесе больше тридцати лет. И видел все, что можно! Но с такой ересью я еще не сталкивался!

— Вы должны быть на моей стороне! Они нанесли мне оскорбления! Я потребую моральной компенсации!

— Быть может, я и не имею ни малейшего представления, что именно происходило в благостные часы вашего отсутствия, Феликс Дмитриевич, но с полной уверенностью могу утверждать, что большего оскорбления, чем вы наносите мировому искусству, представить трудно, — заявил Кожедубов-Брюммер.

— Ефим Иосифович, не надо, пожалуйста, только не сейчас, — жалобно протянула Полина. — Пожалуйста.

— Кто это? — переключился Феликс, резко отпрыгнув от пана Вишцевского. — Вы вообще знаете, каков мой уровень в мировом искусстве? Сколько стоят мои полотна?

— К моему глубочайшему сожалению, я был вынужден ознакомиться со всеми вашими работами в преддверии выставки, и могу сказать, что именно вы должны выплачивать моральную компенсацию каждому, кому «посчастливилось» увидеть этот позор. Холсты плачут горькими слезами из-за того, что к ним прикоснулась ваша кисть.

— С меня хватит… — Директор бессильно опустился на изящную резную козетку, уютно приставленную к крепкому книжному шкафу. — Я устал.

— Эрнест Львович, — профессор нервно постучал указательным пальцем по столу, — просьба быть поаккуратней с этой вещью… Она 1859 года, очень ценная…