— Возьмем конкретный случай. — Оператор наполнил эмалированную кружку с олимпийской символикой, сопровождавшую его во всех съемочных экспедициях с тысяча девятьсот восьмидесятого года.
— Взяли, — не стал возражать Брусникин.
— Пожилой, но сильно пьяный халтурщик, возвращаясь с корпоративной вечеринки до хаты, упал в открытый колодец городской канализации, где запросто мог свернуть себе шею, так?
— Спорный вопрос, — выразил Брусникин протест. — Шея у него, как у буйвола. И мягкое место, как облако в штанах.
— Но теоретически?
— Теоретически мог. — Никите было любопытно, куда клонит мудрый оператор.
Мешков отложил газету:
— Со мной тоже аналогичный конфуз произошел.
— То есть. — Буслаев, как, впрочем, и Никита, сделал вид, что не расслышал Колиной реплики. — Рухни он туда чуть раньше или чуть позже, угодил бы не на плечи слесаря, а на самое распоследнее дно. Точнее, на чугунные трубы, верно? Из чего следует…
— Я тоже на слесаря упал! — перебил его возбужденно Мешков. — Представляете? Довелось мне как-то играть на банкирском празднике жизни…
Далее собеседникам пришлось по двадцатому, наверное, разу выслушать надоевшую всем историю.
— Считаю, они нарочно крышку сняли, — подвел итоги пасынок фортуны. — Подготовились. Кто-то им стукнул, что я с шабашки возвращаюсь.
— Точно, — поддержал его Никита. — И пионерам кто-то стукнул, что ты — заснувший на скамейке Санта-Клаус, когда они с тебя часы «Полет» и бороду сняли. А посох между ног стоймя поставили. И резиновый шарик натянули на рукоятку.
— Самый большой водопад, — из своего угла подал голос Фридман, заполнявший кроссворд на канистре с поддельной кровью.
— Мешков над унитазом после елки, — подсказал Никита.
— А теперь, Коля, сосредоточься, — наконец продолжил свою мысль оператор. — Когда тебя на машине везли, ничего по пути не случилось?
— Чего? — Мешков подозрительно скосился на Матвея Николаевича.
— Ну, мало ли. Может, вы в пробке застряли. Гаишник, может, тормознул за превышение. Напрягись.
— Считаешь, гаишник тоже из ихней шайки? — Мешков задумался. — Вряд ли. Хотя сейчас форму приобрести — раз плюнуть. Да вон хоть у Фридмана.
— Анхель! — громко возликовал образованный директор. — Самый большой водопад! «Ангел» в переводе с испанской речи!
— Ни хрена! — Мешков неожиданно повеселел. — Мы с мигалкой ехали!
— Ну вот, — легко согласился оператор. — А если б вы ехали без мигалки, то приехали бы на пять минут позже, и слесарь бы…
— Точно! — Коля шлепнул себя ладонью по лбу. — И откуда ты все, Буслаич, знаешь?! Без мигалки мы ехали. С мигалкой мы ехали, когда я Хлеб в «Синей птице» играл на даче у премьера. А в этот раз мы задержались у памятника Тельману. «Абсолют» перекипел. Мочевой пузырь у меня, сам знаешь… Хотя новый уролог какие-то импортные пилюли выписал.
Он взялся обшаривать карманы в поисках, видимо, рецепта.
— Что за бредовый разговор?! — возмутился Никита. — При чем тут уролог с мигалкой, вашу мать?!
— Да при том, — серьезно ответил Буслаев, — что если б Коле не приспичило, то слесарь бы еще внизу гайки закручивал, и лежать бы Мешкову на дне колодца с разбитым о какой-нибудь вентиль темечком, понял?
— Что я понял?! — заволновался, вскакивая, Брусникин. — Что вообще из этой ахинеи можно понять?!
— Они на опережении работают. — Матвей Николаевич залпом осушил кружку с остывшим кофе. — Они прямо сейчас что-то такое делают, чтобы мы с тобой завтра на собственные похороны не попали. Вот так, пацан.
Оператор рассеянно погладил едва заметный шрам на лбу.
— Дерьмо! — фыркнул Никита.
— Все на исходную! — Кулагин, дочитав переписанный эпизод, похлопал сценариста по плечу. — Вот это — саспенс! Фридман! Сгоняй за аспирином в аптеку! Только растворимый бери!
— Почему я?! — обиделся директор. — У нас ассистент режиссера есть! Сумарокова!
Но Сумароковой в павильоне как раз и не было. Маша Сумарокова звонила жене Брусникина, Людмиле, предупредить, что восходящая звезда экрана задерживается на съемках. Людмиле Сумарокова звонила часто, и на то имелись у нее свои исключительно женские причины.
Актерская профессия всегда предполагает не только способность перевоплощаться в кого бы то ни было, но и целый ряд иных исключительных навыков в виде глаголов с неударными окончаниями второго лица, неопределенное наклонение которых — глаголов, а не навыков — затверживалось еще в школе на манер детской считалочки: «гнать, держать, дышать, зависеть, слышать, видеть и обидеть, а еще терпеть, вертеть, ненавидеть и смотреть».
Читать дальше