Олег Егоров: Девятый чин

— Ты что? — спросил Алексей подозрительно. — Английского языка не знаешь? Как же ты намерен играть? Впрочем, твоя проблема. Переводится как «Волчий капкан». А фильм, если тебе интересно, — как «Оставаясь в долгу». Хотя от контекста зависит.

Брусникин вдруг расхохотался и рухнул на кровать под недоуменным взглядом Туманова.

— Капкан. Бывают же совпадения, — хмыкнул в свою очередь Андрей. — Ну все равно — поздравляю, Брусникин, с выходом на международную орбиту. Это тебе не бабки для преступников отмывать. Магарыч с тебя, Брусникин.

— Ладно. — Туманов несколько фамильярно похлопал Никиту по груди. — Прошла черная полоса, и слава Богу.

Он трижды сплюнул через левое плечо.

— Не плюй в темноту, — серьезно и таинственно отреагировал Брусникин. — Не плюй в темноту, Леша. Неизвестно еще, кто там стоит.

— Как скажешь. У звезд свои причуды, — не стал спорить Леша. — Главное, не забудь, что в январе ты — телохранитель. Сумма конечно, скромнее, но — вполне.

Пропал он столь же стремительно, как и явился. Только стойкое облако терпкого аромата еще долго соревновалось с едва уловимым запахом свежих роз, украшавших подоконник.

«Значит, реку я переплыл, — думал Брусникин. — И рощу взял. Или не я?»

Всю ночь он проворочался с боку набок. На улице уже светало, но заснуть он так и не смог. Вспомнив ненастный вечер, когда по пути в аэропорт к нему подсел таинственный незнакомец с обезображенным ликом, принятый позже за Дрозденко, он вспомнил примерно и свою реплику из вульгарной картины Кулагина: «Затяжной, как прыжок с парашютом, шанс исправить что-либо в нелепой своей жизни — это ли не корень добра? Но и бьющий из недр ключ иссякает, когда жадности твоей нет пределов. Когда ты высасываешь его, подобно…».

Оборвав внутренний монолог, Никита вздрогнул. В ранних сумерках он увидел рядом со своей кроватью неподвижную фигуру в темном плаще. Фалды плаща были подобны крылатым перепонкам летучей мыши. Лицо до половины скрывал ниспадавший капюшон. Впрочем, Брусникин теперь догадывался, кто перед ним.

— Что же? — справляясь с волнением, но не со страхом, спросил Никита. — Наказали тебя, раз ты вернулся?

Фигура кивнула.

— Навсегда ли ты вернулся или на время? — Никита затаил дыхание.

— Неисповедимы пути Господа, — прошелестел тихий, как летняя ночь, голос незнакомца.

— И для тебя?

— И для меня.

Какое-то время оба молчали.

— А что, все хранители похожи на своих подопечных? — Никита всматривался в него, но черт лица не различал.

Смутная фигура чуть шевельнулась.

— Но как же наказали тебя? — Брусникин чуть подался вперед.

— Ты мое наказание, — молвил незнакомец.

Он стал медленно таять в воздухе. Уже и стены просвечивали сквозь него, уже и очертаний почти не осталось…

— Постой! — крикнул Никита.

— Что?! — подскочил на соседней кровати Шолохов. — Ты чего орешь?! Обалдел?! Четыре часа утра всего!

— Кто орет? — Брусникин подошел к подоконнику и выглянул во двор. — Сам орет, а другие виноваты.

От корпуса отъехала «скорая помощь». Люди работали. Спасали себе подобных по мере сил и способностей.