Алан Гордон - Тринадцатая ночь

— Да. И лошадь.

— Не жадничай, шут, для твоих дурачеств вполне хватит и осла.

— Но мне придется играть роль купца. А тут не обойтись без лошади, приличной одежды и увесистого кошелька для достойного путешествия. Таковы предписания нашего доброго святого отца.

Тимоти нахмурился. Он крепкой хваткой держал в руках казну гильдии, и подобные траты явно представлялись ему чрезмерными. Но мне было досадно, что ради этого путешествия придется расстаться с шутовским обличьем, поэтому будь я проклят, если не заставлю заплатить за это.

— Ладно, Тео, — уступил он. — Ты поедешь через Венецию?

Я кивнул.

— Пойдем ко мне, и я выдам тебе доверительное письмо. Ты уверен, что справишься с таким заданием?

Он удивленно вытаращил глаза, когда мой кинжал внезапно пролетел в паре дюймов от его уха и вонзился в стоящий за ним столб. Дубинки продолжали спокойно летать между нами.

— Я далеко не полностью пропил свое мастерство, — произнес я с подчеркнутой медлительностью, потом опустил руки и, отступив назад, позволил дубинкам приземлиться на пол у моих ног.

Тимоти бросил последнюю дубинку, вытащил из столба кинжал и метнул его в мою сторону. Тот просвистел в дюйме от моего уха. Я отвесил поклон, признавая его мастерство, и извлек кинжал из стены.

Никколо перехватил меня на пути к конюшне, куда я направлялся с изрядно потяжелевшим кошельком, весело позвякивавшим на поясе.

— У вашего таинственного посланца отличная лошадь, — доложил он. — Гораздо лучше любой из наших. Он помчался по упомянутым им делам на просто-таки бешеной скорости. Я мог бы проследить за ним, если хотите, но сомневаюсь, что смогу догнать его на одной из тех горбатых кляч, что имеются в нашем распоряжении.

— Спасибо, но не стоит. Он не такая уж важная птица. Нужный мне человек будет ждать меня в конце путешествия.

Никколо протянул мне руку, и я пожал ее.

— Тебе придется сыграть роль отца Геральда на нашем празднике.

— Я не сумею изобразить его так здорово, как вы.

— У тебя все отлично получится. Почаще спотыкайся да наталкивайся на что-нибудь. Если он спросит почему, то скажи, что это я предложил. Он поймет.

Я зашел в конюшню, где брат Деннис, надев кожаный передник поверх длинного балахона и зажав гвозди в зубах, подковывал гнедую кобылу.

— Сейчас освобожусь, — прошепелявил он.

Кобыла нервно подергивалась, но он мощной хваткой держал ее ногу. С одного удара он ловко вгонял каждый гвоздь, а закончив, отпустил лошадь, легонько шлепнув ее по крупу. Она фыркнула и умчалась прочь.

— Чем я могу помочь тебе, Тео? У меня есть один осел, выдрессированный к празднику.

— Спасибо, но к сожалению, я не смогу участвовать в празднике. Завтра я уезжаю, и мне понадобится одна из твоих прекрасных арабских лошадок.

Он фыркнул почти так же, как подкованная им гнедая.

— Что за причуды? Неужели ты стал слишком грузен для осла?

— Я отправлюсь под видом купца. И мне, возможно, понадобится приличная скорость.

Деннис жестом поманил меня в глубину конюшни.

— Сейчас у меня тут в основном вьючные кобылы и тяжеловозы, но один коняга как раз подойдет тебе. Правда, шельмец упрям. Я с радостью избавлюсь от него на время.

Его слова не слишком порадовали меня. Шельмец оказался крупным косматым жеребцом серой масти, злобно косившимся в мою сторону.

— Ну, как он тебе нравится? — поинтересовался Деннис.

Я хотел погладить его, но едва успел отдернуть руку назад, сохранив в целости пальцы.

— И мне придется ездить на этом строптивце?

— О, не переживай. Ты же сказал, что тебе нужен скакун резвый и крепкий. Старина Зевс не подведет, как только ты найдешь с ним общий язык.

— А если не найду?

— Бегать он все одно будет резво. Правда, неизвестно, в каком направлении. К завтрашнему дню я подготовлю его в дорогу.

Поблагодарив Денниса, я осторожно вышел из стойла Зевса. По ближайшей лестнице я поднялся в располагавшуюся над конюшней просторную кладовую, где сестра Агата обычно занималась швейными делами. Она сидела за своим рабочим столом возле большого окна и, ловя последние лучи дневного света, дошивала какое-то несуразное белое изделие. Лет двадцать назад она освоила в гильдии шутовское мастерство, но вскоре обнаружилось, что в ней скрыт более ценный талант костюмера. За прошедшие десятилетия ее руки, конечно, изрядно огрубели от бесконечных булавочных уколов, но не потеряли былой сноровки, а ее круглое, краснощекое лицо, обрамленное косынкой, осталось таким же веселым, как в первый день ее появления в гильдии.