Элизабет Питерс - Ночной поезд в Мемфис

— Все в порядке, — сказал Фейсал, не сводя глаз с правого кармана Джона. — Он согласен. Не скажу, что счастлив, но согласен.

— Хорошо. — Джон вынул руку из кармана и открыл дверцу машины:

— Выходи, Вики.

Мой вид радости другу Фейсала не добавил. Он разразился долгой тирадой на арабском языке, размахивая при этом руками. Я на всякий случай одарила его обворожительной улыбкой и спросила:

— Что это ему так не понравилось?

— Все, — ответил Фейсал, — и я его не осуждаю. Ситуация ухудшается, если это в принципе возможно. Они разворачивают блокпосты уже на этом берегу. И вдоль шоссе, ведущего к Красному морю.

— Это обнадеживает, — холодно констатировал Джон. — Значит, они не знают, по какой дороге мы поехали.

— Скоро узнают, если вы не двинетесь дальше. Сюда, за мной.

Мы последовали за нашим не слишком гостеприимным хозяином на задний двор его дома, где был припаркован джип, вернее, ржавый остов джипа. Дверцы держались на веревочках. Я залезла в кузов через борт, отметив по ходу дела, что от рессор кое-что все же осталось. Одна уж во всяком случае.

Фейсал побросал на меня наш скудный багаж и повернулся к Джону:

— Сколько у нас денег?

— Пара сотен фунтов, а что?

— Нам нужно кое-чем запастись: водой, одеялами, бензином. Нет, Джонни, не спорь, просто слушай. Луна скоро зайдет, ехать по такой дороге в полной темноте я не решусь. Нам придется залезть в какую-нибудь нору и просидеть там остаток ночи, а может быть, и весь следующий день. Полагаю, ты не хочешь приехать на место при свете дня?

— Но речь всего о каких-то тридцати — сорока милях...

— Если лететь, как оса. Ты здесь не ездил, а я ездил. Ты не знаешь местности, а я знаю.

В лунном свете лицо Джона казалось лишенным всяких красок, словно вытравленная кость. В порыве сочувствия я сказала:

— Джон, тебе нужно отдохнуть перед тем, что нам предстоит.

Он обернулся ко мне:

— Я же сказал, чтобы ты вела себя тихо.

— Сам веди себя тихо. Фейсал, сколько еще... Фейсал отмахнулся:

— Не спрашивайте. Не задавайте больше никаких вопросов, вы оба. Предоставьте теперь решать мне.

Наш вынужденный пособник все откровеннее показывал, как не нравится ему происходящее, но в обмен на оставшиеся у нас деньги, ворча, снабдил нас несколькими канистрами бензина, парой одеял, судя по запаху, снятых с ослов, несколькими бутылками воды и упаковкой из шести банок чего-то, что оказалось газированной содовой с лимонным привкусом. Я хотела было поблагодарить, но мужчина лишь покачал головой и устало побрел прочь.

После нескольких неудачных попыток мотор все же удалось завести. Грохот был устрашающим. Если к тому времени кто-то в деревне еще не проснулся, то теперь уж наверняка бодрствовали все, но нигде не зажглось ни огонька.

Пока Фейсал набирал скорость, я открыла банку воды, половина ее выплеснулась мне на лицо. Подпрыгивая, машина двинулась через равнину; наверное, это была наезженная дорога, но я бы этого не сказала. Я стиснула зубы, чтобы не прикусить язык, и воздерживалась от комментариев, так как понимала, почему Фейсал гонит машину, причиняя пассажирам подобные неудобства. Нам нужно было поскорее отъехать как можно дальше от деревни и найти убежище, чтобы отсидеться там до утра. Меня не покидало неприятное ощущение, что я знаю и другое — почему Фейсал не хочет ехать в темноте. Мои подозрения оправдались, когда я увидела, что мы направляемся прямо к скалам, которые отвесно возвышались впереди, преграждая нам путь.

В этих местах их называют «вади» — каньоны, прорезанные водой в каменных массивах пустыни. В результате наводнений и естественной эрозии вся поверхность земли здесь оказалась усеяна камнями разных размеров — от гальки до огромных валунов. Вади, в которое, не сбавляя скорости, въехал Фейсал, поначалу было достаточно широким и посередине пролегала какая-никакая колея, а камни не превышали размеров небольшой сырной головки. Мы ударялись о каждый из них, и я все же прикусила язык.

Очень скоро лунный свет начал бледнеть, а каньон — сужаться, скалы подступали все ближе с обеих сторон. Фейсал включил фары, но от них было мало толку: одна перегорела, другая тоже вот-вот собиралась погаснуть. Проехав еще немного, Фейсал резко остановился, при этом я заскрежетала зубами. Он выключил свет и зажигание.

— Ну все, — сказал он, — дальше дорога будет еще хуже, я не хочу сломать ось в темноте.

— Еще хуже?! — сдавленно воскликнула я.

Наши голоса отзывались в тишине жутковатым эхом. Было так темно, что я не различала даже силуэтов, только услышала, как застонали рессоры, когда Джон изменил позу.