Оливер Пётч - Дочь палача и театр смерти

– Я хозяин этого трактира, – произнес он резким голосом. – И должен заявить вам, что мы не потерпим здесь всякий сброд.

– Но ремесло цирюльника… – начал Симон.

Однако судья отмахнулся и показал на Куизля:

– Я говорю не о вас, а вот о нем. Палачу нечего делать в монастырском трактире. Довольно и того, что завтра я вынужден буду наблюдать за ним при допросе.

Только сейчас Ригер впервые посмотрел Куизлю в глаза.

– Убирайся! – приказал он.

Якоб прикрыл глаза. Всё как всегда. Он выполняет за них всю грязную работу, а с ним обращаются как с собакой. Это никогда не…

– Убирайся, я сказал! – резким голосом повторил Ригер. – Или мне позвать стражников?

Палач поднялся, медленно, словно в трансе. Обхватил, стиснул кружку, ощутил под пальцами ее холодные стенки. Он знал, что стоит ему нажать чуть сильнее, и кружка расколется. Как череп этого судьи с крысиной мордой. Его захлестнула волна ярости. Куизль занес кружку и…

В этот миг совсем рядом послышался тонкий звон.

Кружки на столах затряслись, закачались, словно их толкала какая-то невидимая сила. Потом кружки начали падать; по полу, источая сладковатый запах, растеклись темные лужи. Куизль почувствовал, как задрожал под ногами пол. С потолка сорвалась балка и с грохотом рухнула на стойку. Люди закричали наперебой; кто-то падал на колени и молился богу, другие в панике рвались к выходу. Симон тоже вскочил со стула. Судья подхватил мантию и стал пробиваться сквозь толпу. А с потолка, точно снег, сыпалась штукатурка.

Один лишь Якоб снова опустился на стул и, неподвижный, как скала, уставился на пустую кружку в своей руке. Ту самую кружку, которую собирался разбить о голову судьи.

– Землетрясение! – вопил Йоханнес Ригер, одним из первых пробившись к выходу. – Господь наслал на нас землетрясение! С дороги, пропустите же своего судью!

«Чудо», – подумал палач.

Потом он отставил кружку и спокойно двинулся к выходу, пока мир вокруг, казалось, разваливался на части.

Симон пулей вылетел из трактира. На площади уже собрались люди и все, как один, смотрели на Кофель, словно ожидали от него объяснения произошедшему.

Почти стемнело. Лишь у самых вершин небо было подсвечено слабым багрянцем. Землетрясение прекратилось столь же внезапно, как и началось. Однако Симон слышал, как визжат от страха женщины и молятся в голос мужчины. Он огляделся в полумраке, но не заметил, чтобы кто-нибудь пострадал. Разрушений также не было видно, только местами осыпалась черепица.

Симон вспомнил вдруг, что мама Мартина только сегодня говорила о таких землетрясениях. Похоже, женщина оказалась права в своих предостережениях, распознала предзнаменования. Симон тоже их видел, там, в долине Лайне. Он не пострадал, но все тело его дрожало. Ни разу еще не доводилось ему испытывать ничего подобного! Студентом в Ингольштадте он читал, что в подземных пещерах и трещинах бушевали ураганы, вызывая тем самым землетрясения. Но что известно об этом доподлинно? Как бы то ни было, теперь Симон понимал, почему в старинных хрониках всегда упоминался гнев Господень. Казалось, сам Создатель опустил свой кулак на эту долину.

– За что карает нас Кофель? – посетовал старый крестьянин, приблизившись со стороны конюшен, вцепившись в вилы. – Что мы такого нарушили?

Остальные присоединились к его причитаниям или продолжали бормотать молитвы. Симон тоже торопливо перекрестился. Он хоть и не считал, что Кофель в гневе наслал на них землетрясение, но и доля христианского смирения была нелишней. Потолочная балка рухнула всего в паре шагов от него… Симон поежился. Замешкайся он хоть на секунду, лежать бы ему сейчас внутри, с разбитым черепом.

И Петер стал бы наполовину сиротой, как бедняга Мартин…

Симон с ужасом подумал о сыне, который лежал сейчас в постели, в Обераммергау. Землетрясение было несильное, но неизвестно, обошлось ли в соседних деревнях без разрушений.

– Что за ересь вы тут несете? – раздался вдруг громкий, раскатистый голос. – Глупые свинопасы! Это не Кофель – Господь карает нас. Он хочет возвратить вас на истинный путь!

Симон обернулся: со стороны монастыря быстрым шагом приближался аббат. Бенедикт Эккарт распростер руки, словно проповедовал с кафедры. Рядом с ним встал, опираясь на трость, Йоханнес Ригер – демонстрируя соответствующий сану авторитет. Симон вспомнил, как всего пару минут назад судья, точно напуганная прачка, спасался из трактира, подхватив полы мантии. На площади между тем появилось и несколько монахов.