Луиза Пенни - Долгий путь домой

Сталкиваются.

Похоже ли это на взрыв атомной бомбы, уничтожающий все живое? Или на двойную спираль, создающую жизнь?

Сад не давал ответов – только ставил вопросы. Наводил на размышления.

Тот Питер, которого знала Клара, предпочитал определенность. Но он улетел в другую часть света, в такое место, где насаждались вопросы. И где они росли. Где процветала неопределенность.

Клара почувствовала небольшое облегчение. Она и сама хотела бы посетить подобное место. Прежний Питер посмеялся бы над этим. Возможно, он отправился бы вместе с ней, но неохотно и с нескрываемым ехидством.

А вот новый Питер отправился в «Сад космических размышлений» по собственной воле, без всякого принуждения.

Возможно, возможно, он сменил курс, но не в противоположную от нее сторону. Он приближался к ней. Если не физически, то во всех остальных смыслах.

– Хм, – произнесла Рейн-Мари, читая. – Это сад, но не в общепринятом смысле. Это смесь физики и природы, – сказала она, оторвавшись от монитора. – Что-то вроде перекрестка.

Питер установил мольберт на этом перекрестке и стал творить.

Кларе так хотелось поговорить с ним. Узнать, что же он нашел. Услышать из его уст, что он чувствует. Он наконец завернул за угол. Начал двигаться к ней. А потом исчез с лица земли.

– Сад стал настоящей приманкой, – сказал Альфонс. – Люди приезжают из самых разных мест, чтобы его увидеть. Кто-то называет его мистическим.

Он произнес это с иронией, но запудрить мозги констеблю Стюарту у него не получилось. Тот слышал слова поварихи. Предостережение. Никому не рассказывать его пьяную историю.

– Что случилось с вами в саду, Альфонс?

Клара вернулась к картинам Питера. Не к той, что с шахматным рисунком, а к двум другим.

Она не могла знать наверняка, но подозревала, что и эти две Питер написал в «Саду космических размышлений». Палитра была та же самая, и накал – тоже.

На этих двух картинах был такой же взрыв красок. Почти безумная дисгармония. Невероятное, непривлекательное сочетание цветов. Казалось, Питер писал их с неистовством, отчаянно пытаясь ухватить что-то ускользающее, запечатлеть его.

– Его мозг словно взорвался на этой картине, – сказал Жан Ги, стоявший рядом с Гамашем.

Что же видел Питер в «Саду космических размышлений»? Что он там чувствовал?

Альфонс повернулся и посмотрел на распашную дверь в кухню, потом поставил локти на стол и понизил голос:

– Это строго между нами, понятно?

Констебль Стюарт кивнул, зная, что солгал.

– Случилось это прошлой осенью. Как-то ранним вечером я отправился туда пострелять зайцев…

И Альфонс выложил всю историю.

Рассказав о первой неудачной попытке убить зайца, он немного помолчал.

– Понимаете, я делал это много раз в жизни. Начал еще мальчишкой.

– А прежде вы ходили в тот сад? – спросил Стюарт.

Альфонс кивнул:

– Поубивал там множество зайцев. Но такого никогда не видел.

– Чем же он отличался от других?

Альфонс внимательно посмотрел на констебля. Он больше не казался официантом в придорожной столовке. Его лицо отделяли от лица констебля несколько дюймов, и он выглядел древним стариком. Но не дряхлым. Он походил на моряка, который всю жизнь стоял лицом к ветру. Прокладывал курс. Искал новые земли.

Пока не увидел то, что искал. Берег.

– Рассказать? – спросил он.

И констебль Стюарт снова спросил себя: а хочет ли он услышать это?

Он кивнул.

– Я смотрел, как он стоял на задних лапах, этот заяц. Стоял торчком. Громадный такой заяц, серый. Он не шевелился. Даже когда я снова поднял ружье. Он просто стоял там. Я видел его грудь. Видел, как он дышит. Видел, как бьется его сердце. А потом я заметил что-то позади него.

– Движение? Хозяина?

– Нет. Не человека. Еще одного зайца. Почти такого же здоровенного. И он тоже стоял. Я был так заворожен первым, что не заметил других.

– Других?

– Их было, наверно, штук двадцать. И все стояли на задних лапах. Как столбики. В идеальном круге. И не шевелились.

Констебль Стюарт весь подобрался и замер. Старик вперился в него пристальным взглядом:

– Жена говорит, что я был пьян, и я и вправду выпил пару стаканчиков. Но не больше, чем обычно. Она говорит, у меня в глазах двоилось. Троилось. Она говорит, мне привиделось.

Он опустил голову и пробормотал в исцарапанную, всю в пятнах столешницу:

– И она была права. Я кое-что видел.

– Что?

– Что это? – спросила Клара, наклоняясь поближе к ужасным краскам.

– Где? – спросила Рейн-Мари, почти уткнувшись носом в картину.