Луиза Пенни - Долгий путь домой

Его Париже. Париже Жильбера. Париже Питера. И пока он предавался раздумью, прохладный лес расступался, а корявые старые стволы сменялись ровными. Все двигалось, перемещалось, и вот они уже оказались не в непроходимой чаще, а на широком парижском бульваре. Гамаш ехал посредине широкой улицы, застроенной величественными зданиями. Некоторые дома – периода Османа [40], другие – в стиле ар-нуво, третьи – боз-ар. Он проезжал мимо парков, маленьких кафе, знаменитых памятников.

Гамаш повернул свою лоселошадь на бульвар Монпарнас с его красными маркизами, парижанами, что читают за столиками с мраморными столешницами. Вот и «Ла Куполь», «Ла Ротонд», «Ле Селект» – кафе, в которых проводили время и выпивали Хемингуэй и Ман Рэй [41]. Где не одно столетие художники и писатели спорили, вдохновляя друг друга. А некоторые так и остались здесь навсегда. Слева виднелось кладбище Монпарнас, где лежит Бодлер, где Сартр и Симона де Бовуар упокоились навечно под одним надгробием в обществе «Поцелуя» – ошеломительной скульптуры Бранкузи.

А неподалеку, за кладбищем, вздымается уродливая башня Монпарнас как предупреждение тем, кто придерживается современного мнения, будто совершенство можно превзойти.

Гамаш и Бовуар ехали мимо прошлого. Мимо давно умерших писателей и художников. В район, где остановился Питер Морроу. Так близко к этой творческой вакханалии.

Но на удалении целой эпохи.

Они свернули на рю де Вожирар. И тут обаяние начало постепенно рассеиваться. Город Света погас и стал просто другим городом. Без сомнения, привлекательным. Оживленным. Но уже не Парижем Мане, Пикассо и Родена.

Они прибыли в пункт назначения.

Гамаш слегка натянул вожжи и почувствовал легкий удар – это лошадь Бовуара боднула его скакуна в задницу.

Бовуар и его лошадь впали в дремоту, но теперь очнулись. Огляделись вокруг.

– Почему мы остановились? – удивился Жан Ги.

Гамаш уставился на дерево, словно опасаясь, что ствол раскроется и поглотит их.

«Опа!» Клара опустилась на садовое кресло в своем саду и откинулась назад, опершись на подушку. На широком подлокотнике стоял джин с тоником, о чем она мечтала с момента посадки в раскаленную машину Мирны, в которой они добрались из Монреаля до Трех Сосен. На другом подлокотнике красовалась вазочка с чипсами.

Клара была счастлива, что вернулась домой.

– Давайте начнем с вас, – сказала она, чувствуя, как расслабилось ее тело.

Рейн-Мари, Арман, Жан Ги и Мирна пришли в сад за ее домом, чтобы обменяться информацией.

– Кажется, я знаю, куда отправился Питер, когда покинул деревню, – сказал Гамаш.

– Мы уже знаем куда. – Клара кивнула на карту, которую Гамаш разложил на столике. – В Париж.

– Да. В Париж, Флоренцию, Венецию, – перечислил Гамаш, глядя на Клару поверх очков. – Все это объяснимо, но возникает один очевидный вопрос.

– Дамфрис, – вставила Рейн-Мари.

Ее муж кивнул:

– Почему он отправился в Дамфрис? Меня отвлек этот большой вопрос, целый лес, за которым я не увидел одного старого дерева. Одной детали.

– Зачем лететь в Париж и останавливаться в пятнадцатом округе? – спросила Клара, снова выпрямившись на кресле.

– Oui. Именно.

Умные карие глаза Гамаша засветились. Безошибочный симптом. Не то чтобы он наслаждался этим, просто он умел это делать. Он напоминал шахтера с фонарем, освещающего темные штреки. Шахтера, который спускается на глубину. Иногда на опасную глубину. Чтобы извлечь то, что там спрятано.

Рейн-Мари узнала этот блеск в его глазах. И снова услышала, как бьется о стекло мотылек.

Это помогло ей преодолеть желание подняться. Посмотреть на часы. И сказать Арману, что им пора. Пора уходить. В их спокойный милый дом. Там их место. Там они могут работать в саду, читать, пить лимонад и играть в бридж. А если умрут, то в своей постели.

Рейн-Мари пошевелилась в кресле и откашлялась.

Арман посмотрел на нее.

– Продолжай, – сказала она.

Он выдержал ее взгляд, а когда она улыбнулась, кивнул и снова посмотрел на Клару.

– Почему пятнадцатый? – спросил он. – Сегодня Винсент Жильбер дал нам ответ.

– Вы посетили святого идиота? – спросила Мирна.

Это было сказано без злобы или осуждения. Они привыкли так называть доктора, почти забыв о его настоящем имени и профессии. Даже сам Винсент Жильбер откликался на это прозвище, хотя иногда поправлял их: «Доктор Святой Идиот».

Он начинал карьеру успешным врачом, стал знаменитостью. А закончил отшельником, обитающим в лесном домике. За этот промежуток времени с ним произошло многое, но началось все с пятнадцатого округа в Париже.