Мэри Лу Лонгворт - Убийство на улице Дюма

Ее охватывал мандраж, как бывало иногда за секунды перед свиданием с Антуаном. Она говорила себе, что это плохой признак: их отношения обречены. Марин хотелось думать, что это любовь, и после года свиданий она все еще волновалась перед встречей с ним. Ей все еще не наскучили эти отношения. Она именно так представляла себе великую любовь. Родители слушали песню шестидесятых годов Жана Константэна «Le Cha Cha du Couer», в которой был припев: «C’est un bon signe quand on a un couer qui bat…» [28]Именно это с ней и происходило, le cha cha du couer, трепет сердца, и она соглашалась: да, когда сердце бьется сильнее, это хороший признак.

Дважды стукнув в дверь, Марин открыла ее и вошла, окликнув Верлака.

– Я в спальне, сейчас выйду, – ответил он.

В очаге горел огонь, рядом лежали дрова.

– А как ты сюда дрова принес? – крикнула она.

Верлак вышел из спальни в джинсах и синей футболке, босой, как обычно ходил дома в любую погоду.

– Договорился с Арно – это мальчик с первого этажа.

– Тощий такой?

– Скорее костлявый. Да, это он. Как-то вечером месяц назад он постучал ко мне в дверь и спросил, не нужна ли мне помощь в чем-нибудь. Собирает деньги на промежуточный год перед поступлением в университет. Ну, я стал ему поручать принести вещи из химчистки, купить что-нибудь в магазине… Да ладно, здравствуй!

Он обнял ее за талию и стал целовать в губы, пока не почувствовал, как она прижалась к нему.

– Ты не могла бы позвонить ради меня своей матери? – прошептал он.

Марин быстро подалась назад и засмеялась.

– Антуан!

– Я ее боюсь, – сказал он, подходя к холодильнику и доставая початую бутылку белого вина.

– Ты никого не боишься.

– Как и вы, профессор Бонне.

– Я боюсь тебя, – ответила она быстрее, чем собиралась.

– Лучше бы не боялась. – Налив вино, он протянул ей бокал. – Бояться меня совершенно нечего – обыкновенный человек. Почему ты при мне нервничаешь?

Марин нервничала, потому что очень сильно его любила, но не хотела признаваться ему в своих чувствах. Она не знала, чего он от нее хочет, надо было защитить себя, и потому она засмеялась:

– Не бери в голову.

Верлак улыбнулся и снова ее поцеловал. На языке, на губах у него был вкус сухого белого вина.

– Что тебе нужно от моей матери?

– Я на допросах выяснил не только, что многие преподаватели друг друга недолюбливают, но и что доктор Мут специализировался по богатому клюнийскому ордену, в то время как Бернар Родье занимается цистерианцами. Это же два крайних полюса? Я хотел узнать мнение твоей матери: не мог ли Родье не любить Мута за противоположность их направлений работы – это помимо зависти к его посту дуайена.

Марин отпила вина и оперлась на кухонный стол.

– Только за то, что цистерианцы жили аскетами, а в монастыре Клюни пили из золотых кубков? Тебе не кажется, что это натяжка?

Верлак пожал плечами:

– Я пытаюсь не упустить ни одной возможности. Кроме того, твоя мать во время допроса нервничала, особенно когда я спросил ее про Дюма.

Марин кивнула:

– Она мне рассказывала и даже дала для тебя кое-что – оно у меня в кейсе. Можно мне спросить ее про твою теорию – клюнийцы против цистерианцев – завтра?

Верлак улыбнулся:

– Ты тоже ее побаиваешься.

Марин засмеялась и бросила в него кухонное полотенце.

– Мама сумела нагнать страху на всех! – Отпив еще вина, она взяла горсть орешков. – В ответ на твой вопрос: мне кажется, доктора Мута убили ради его должности и квартиры. В университете только и разговоров, что о ней. Увидеть ее интерьер – это незабываемое впечатление, тем более в ней жить. На что она похожа?

– Просторная. Как обычная буржуазная квартира в Мазарене. Большой сад и бассейн, не знаю, сколько там каштановых деревьев… пять, если не шесть.

Верлак улыбнулся, зная, что сады и плавательные бассейны – слабость Марин.

– Ты меня убиваешь!

Верлак посолил и поперчил ростбиф, потом острием ножа стал шпиговать его чесноком.

– Ночью туда кто-то проник, с крыши.

– Ты думаешь, это как-то связано с убийством? – спросила Марин.

– Не знаю. Разбита ваза Галле, но вроде бы ничего не пропало.

Марин доела последний орешек, Верлак с улыбкой смотрел на нее.

– Расскажи, что еще было на допросах, – попросила она.

– Похоже, что среди преподавателей много склок, а аспиранты запуганы. Обслуживающий персонал мы тоже допросили, но этих людей пришлось практически сразу исключить: мотивов нет, и у всех твердое алиби. После приема дуайену кто-то звонил по телефону, так что мы сейчас поручили проследить, откуда был звонок. Каждый отрицает, говорит, что не звонил. А что слышно у вас на юридическом?