Оливер Пётч - Дочь палача и ведьмак

– Ладно-ладно, – отмахнулся палач. – Это, наверное, фосфор.

– Фосфор ? – Симон с удивлением взглянул на тестя. – Что еще, черт возьми, за фосфор?

– Phosphorus mirabilis . Субстанция, совсем недавно открытая одним аптекарем в городе Гамбурге, мозгляк ты бестолковый, – проворчал Куизль. – Следовало тебе подольше посидеть в этом твоем университете.

Довольный собой, он откинулся на стуле и попыхтел трубкой.

– Вообще-то аптекарь этот, как и все прочие, искал философский камень. Но получил светящуюся субстанцию, а именно phosphorus . Я прочитал об этом в одной из книг Афанасия Кирхера. В темноте он светится зеленоватым, но у него есть и другое, крайне опасное свойство.

– И какое же? – спросила Магдалена.

Палач скрестил руки на широкой груди.

– Он горит, как порох. Достаточно просто оставить его на солнце. Но уж если фосфор загорится, то его не потушить. И он оставляет ужасные раны.

– Хотите сказать, бедного Виталиса обсыпали этим… этим фосфором? – прошептал Симон. – Но почему?

– Может, потому, что кто-то хочет, чтобы здешние монахи поверили в колдовство? – проворчал Куизль. – Ты же сам говорил, что у этого Виталиса затылок был разбит. Кто-то, вероятно, убил его самым обычным способом, а потом обсыпал фосфором, чтобы все выглядело как ведьмачество. И в лице Непомука быстро нашли козла отпущения.

– А его окуляр? – заметил Симон. – Он лежал на месте преступления…

– Да его любой мог там оставить, – перебила его Магдалена. – Отец прав! Автомат пропал, часовщик как сквозь землю провалился, а подмастерье обгорел до неузнаваемости – во всем этом угадывается дьявольский промысел. Может, чтобы просто нагнать страху? Как по мне, так этот кто-то даже переусердствовал. Теперь весь Андекс на ушах стоит… – Она задумалась на мгновение. – Вопрос лишь в том, кому выгодно, чтобы среди паломников поднялась паника?

Симон уставился сквозь клубы дыма на распятие в красном углу. Неожиданно он хлопнул ладонью по столу и крикнул:

– Знаю!

– Проклятие, Симон! – зашипела Магдалена. – Можно и потише. Детей разбудишь еще…

– Это наверняка связано с Праздником трех причастий! – сказал Симон, теперь уже заметно тише. – Кто-то хочет сорвать праздник. Некоторые из паломников уже думают отправиться по домам. Они услыхали об ужасных убийствах и боятся этого автомата, который якобы бродит по монастырю. Если так и продолжится дальше, праздник, чего доброго, не состоится. Во всяком случае, это будет уже не радостное и богоугодное событие.

– И зачем кому-то заниматься этим? – спросила Магдалена с сомнением. – Что он с этого получит?

Симон вздохнул.

– Боюсь, мы еще слишком мало знаем об этом монастыре. Но это можно исправить. – Он усмехнулся и вынул кожаный томик, который до сих пор прятал под сюртуком. – Я… позаимствовал из библиотеки эту хронику. Быть может, в ней найдется какое-нибудь объяснение. Все-таки три святые облатки – важнейшие реликвии Андекса.

– Ну так садись и читай. А я пока избавлюсь от этого дурацкого наряда. – Куизль стянул через голову вонючую, пропитавшуюся потом рясу и брезгливо швырнул ее в угол. – Надеюсь, скоро этот маскарад закончится.

В это мгновение дверь с грохотом распахнулась, и в комнату вошел Михаэль Грец, красный и овеянный алкогольными испарениями. Живодер явно выпил лишнего в трактире: он покачивался и растерянно озирался по сторонам.

– Ущипните меня, – пробормотал он заплетающимся языком. – Мне только что в окнах померещился монах, а теперь он как сквозь землю провалился.

– Монах? У тебя дома? – Палач рассмеялся, и только Симону с Магдаленой смех его показался слишком громким. – Добрый мой кум, святоша скорее на навозную кучу влезет, чем станет заходить к таким, как мы.

Он показал на запертый сундук у стены рядом с красным углом.

– А теперь посмотрим, найдется ли у тебя чего выпить для родственников. Чтобы не тебе одному тут пьяным сидеть.

Тусклый свет пробивался сквозь прикрытые ставни, но человек на мокрой от ночной росы лужайке избегал освещенных участков и старался держаться тени. Он крался среди кустов боярышника, отделявших дом от леса, и осторожно выглядывал из-за колючих ветвей.

Человек этот сжал кулаки так, что побелели костяшки. Наставник будет зол, очень зол: ведь он снова его ослушался! При этом еще в полдень учитель в очередной раз объяснил, что эта девица может расстроить все их замыслы. Она слишком много хотела знать. А что значила одна жизнь, если за нее можно спасти множество других?