Дик Фрэнсис - В мышеловке

— На моей было три лошади, — сказал Дон, — и…

— На моей картине на самом ближнем жокее был пурпурный камзол и зеленая шапочка, — перебила она. — И, может быть, вы подумаете, что я глупая, но это одна из причин, по которой я ее купила: когда-то мы с Арчи мечтали купить лошадь и выставлять ее на скачках, а для жокея выбрали пурпурный и зеленый цвета, если ни у кого еще таких нет.

— Дон?! — обратился я к нему.

— М-м… Трое гнедых идут кентером, вероятно, еще перед забегом… в профиль. Один спереди, двое позади, слегка налагаются друг на друга. На жокеях яркая форма, точно не помню цветов. Белая ограда ипподрома и много слепящего неба…

— Какой размер полотна?

— Не очень большой. — Он задумался. — По рамке — двадцать четыре на восемнадцать.

— А ваша, Мейзи?

— Вроде бы немного меньше, дорогой.

— Послушай, — сказал Дон, — зачем тебе?

— Хочу убедиться, что больше никаких совпадений.

Он посмотрел на меня пустым, ничего не выражающим взглядом.

— Когда мы ехали сюда, — продолжал я, — Мейзи поведала мне обо всем, что касается покупки картины. Не мог бы и ты рассказать, как купил свою? Может быть, ты специально разыскивал Маннинга?

Дональд утомленно провел рукой по лицу. Он явно не желал создавать себе лишние заботы и отвечать на пустые вопросы.

— Пожалуйста, Дон! — попросил я снова.

— Ох… Нет, у меня вообще не было намерения что-нибудь покупать. Мы просто зашли в галерею. Ходили по залам и в одном из них наткнулись на картину Маннинга. Мы долго рассматривали ее и разговорились с женщиной, стоявшей рядом. Она сказала, что неподалеку, в маленькой коммерческой галерее, выставлена на продажу картина кисти Маннинга и ее стоит посмотреть, так она хороша. У нас было свободное время, и мы, конечно, пошли… У Мейзи даже челюсть отвисла.

— Однако же, дорогой, с нами — со мной и моей невесткой — все было точно так же, хотя и не в Мельбурне, а в Сиднейской галерее. У них там висит очаровательная картина «Перед бурей», мы стояли и любовались, и тут подошел какой-то мужчина, присоединился к нам…

— Послушай-ка, Чарльз, надеюсь, ты не пойдешь в полицию? Потому что я… Я не знаю… смогу ли я выдержать новые вопросы…

Тут я заметил, что Дональд совсем измотан, как бывает с больным человеком, которого насмерть заговорили здоровые посетители.

— Нет, не пойду, — сказал я.

— Тогда… какое это все имеет значение?

Тем временем Мейзи допила свой джин и, чересчур весело улыбаясь, спросила:

— Где тут комната для девочек, дорогой? — С этими словами она скрылась в прихожей.

Дональд сказал:

— Я не могу ни на чем сосредоточиться. Извини, Чарльз, но я ничего не могу… пока Регина… не похоронена…

Время не заглушило боль, пребывание Регины в секции специального рефрижератора лишало его последних сил, день и ночь он думал только об этом. Мне стало известно, что тела убитых людей таким образом могут сохраняться до полугода, а то и больше, если дело не закрыто.

Он внезапно вышел через открытую дверь в холл. Я отправился за ним. Он пересек холл, отворил дверь гостиной и переступил порог. Я вошел следом.

В гостиной до сих пор находились только обтянутые мебельным ситцем диванчики и стулья, ровной шеренгой стоявшие вдоль стены. Натертый пол блестел. В комнате было холодно, она выглядела нежилой.

Он остановился перед пустым камином и стал смотреть на портрет Регины моей работы.

— В основном я сижу здесь, с нею, — начал он. — Только здесь я чувствую себя сносно. — Он подошел к одному из кресел и сел напротив портрета. — Чарльз, вы с Мейзи не обидитесь, если я не стану вас провожать? Я что-то ужасно утомился…

— Не беспокойся, мы сами! Ты себя побереги.

Пустые слова. Было видно, что на себя ему совершенно наплевать.

— Со мной все в порядке, — сказал он.

Возле двери я оглянулся. Он сидел, уставившись на портрет Регины. Не знаю, стоило ли мне вообще рисовать ее.

Я решил заехать к соседке Дональда, которая сразу после несчастья, случившегося с ним, предлагала ему пристанище у себя. Но именно теперь как никогда кузену требовалась помощь. Миссис соседка с сочувствием выслушала меня и покачала головой.

— Конечно, я понимаю, что ему необходимо общество и его нужно выгнать из дому, но только он не согласится. Я пробовала несколько раз, заходила к нему. И кроме меня у него побывали и другие соседи. А он твердит, что у него все в порядке и никому не позволяет помогать себе.

На обратном пути Мейзи молчала добрый час, что было для нее своеобразным рекордом.