Дик Фрэнсис - В мышеловке

Миля за милей она сосредоточенно вела машину и наконец заговорила:

— Нам не нужно было его беспокоить. По крайней мере, не так скоро после…

«Три недели», — подумал я.

Да, всего три недели. Дональду, наверное, казалось, что минуло три нескончаемых месяца. За три недели такой боли можно прожить целую жизнь.

— Я отправляюсь в Австралию, — заявил я.

— Вы очень привязаны к нему, дорогой?

Привязан?.. Немного не то слово, но, в конце концов, оно, может быть, и очень точное…

— Он на восемь лет старше меня, но мы всегда с ним ладили. — Я задумался, припоминая. — Мы вместе росли. Наши матери были сестрами. Они часто ездили друг к другу и брали нас с собой. И он всегда был терпелив с малышом, постоянно крутившимся у него под ногами.

— Он выглядит очень больным, дорогой.

— Да.

Следующие десять миль мы проехали молча, а потом она спросила:

— Вы убеждены, что не следует обращаться в полицию? Я имею в виду картины. Ведь вы считаете, что они как-то связаны с ограблениями. Верно, дорогой? А полиции гораздо проще докопаться, чем вам…

— Проще, Мейзи, — согласился я. — Но как я могу им сказать? Вы же видели Дональда, он просто не выдержит новых вопросов. Что же касается вас, то дело не ограничится выплатой штрафа за провоз контрабанды. Ваше имя возьмут на заметку, ваш багаж таможня будет трясти, как только вы отправитесь за границу. К чему такие осложнения и унижения?! В наши дни не стоит попадать в черный список, выбраться из него будет непросто.

— О, я и не думала, что мое положение так заботит вас. — Она попробовала захихикать, но вышло как-то фальшиво.

Через некоторое время мы остановились и поменялись местами. Мне нравилось вести ее машину. Еще бы! На протяжении последних трех лет у меня не было постоянного дохода и, соответственно, собственной машины. Двигатель приятно урчал под капотом, и автомобиль глотал мили, устремляясь на юг.

— А у вас есть деньги на билет, дорогой? И на другие расходы?

— Я остановлюсь у приятеля. Он тоже художник.

— Но доехать туда, голосуя на обочинах, вы не сможете, — с сомнением глянула она на меня.

— Попробую, — усмехнулся я.

— Ну ладно, дорогой, скажем, вы сможете, но это ничего не меняет и не стоит возражать. У меня есть кое-что благодаря Арчи, а у вас нет, и так как вы собираетесь в путь отчасти из-за моей контрабанды, то я настаиваю, чтобы вы позволили мне оплатить ваш билет.

— Нет, Мейзи.

— Да, дорогой. Будьте послушным мальчиком и сделайте, как я говорю.

«Нетрудно понять, — подумал я, — почему она была доброй сестрой милосердия. Выпей лекарство, миленький, вот так, хороший мальчик…» Мне не хотелось соглашаться на ее предложение, но от правды никуда не денешься: мне все равно пришлось бы одалживать.

— Не нарисовать ли для вас картину, Мейзи, когда я вернусь?

— Было бы очень хорошо, дорогой.

Я подъехал к дому, расположенному в районе Хитроу, где жил в мезонине.

— Как вы только выдерживаете, дорогой? — спросила она, поморщившись, когда реактивный самолет над нашими головами начал круто набирать высоту.

— В такие моменты меня утешают мысли о низкой квартплате. Достав чековую книжку, Мейзи выписала чек и подала мне. Проставленная сумма намного превышала расходы на путешествие.

— Если вы уж так настаиваете, дорогой, — ответила она на мои протесты, — то можете вернуть мне остаток. — Взгляд ее голубых глаз стал очень серьезным. — Только будьте осмотрительны, дорогой.

— Конечно же, Мейзи.

— Право же, дорогой, вы можете по-настоящему растревожить мерзких типов…

Через пять дней в полдень я приземлился в аэропорту Мескотт. Когда мы заходили над Сиднеем на посадку, далеко внизу были видны торговый порт и здание Оперы.

Джик встретил меня у выхода из таможни. Он улыбался и размахивал бутылкой.

— Тодд, старый чурбан! — воскликнул он. — Кто бы мог подумать? — Голос его легко перекрывал шум, царивший вокруг. — Приехал рисовать красные земли Австралии?

Он в упоении хлопал меня по спине своей мозолистой рукой, совершенно забыв, насколько она тяжела. Джик Кассаветз, старый друг, полная противоположность мне по всем статьям.

У него борода, а у меня ее нет. Жизнерадостный, шумный, экстравагантный, никогда не знаешь, что он выкинет в следующую минуту, — я даже завидовал его характеру. Голубые глаза и волосы пшеничного цвета, мускулы железные. Острый язык и искреннее неприятие всего, что я рисовал.

Мы встретились в художественном колледже, а сблизили нас общие побеги с лекций на ипподром. Джик старательно посещал скачки, но только для того, чтобы играть на тотализаторе, а не любоваться лошадьми, и уж, конечно, не для того, чтобы рисовать их. Анималисты, рисующие животных, для него были художниками второго сорта, ни один серьезный художник, считал он, не может всю жизнь рисовать одних лошадей.