Дик Фрэнсис - В мышеловке

Я стоял возле дома своего кузена и силился сообразить, что здесь происходит.

Три полицейские машины и карета «Скорой помощи» с мигалкой, зловеще вспыхивающей синим светом, неприятно поразили меня. Люди с сосредоточенными лицами торопливо сновали через распахнутые настежь парадные двери. Холодный осенний ветер гнал вдоль улицы жухлые листья, проносились свинцовые тучи, нагнетая и без того тревожную обстановку. Шестой час вечера, графство Шропшир, Англия.

Ослепительно белые вспышки, время от времени освещавшие окна, наводили на мысль, что внутри работали фотографы. Я снял с плеча сумку, поставил ее на траву рядом с чемоданом, предчувствие чего-то недоброго охватило меня.

Я приехал поездом, чтобы провести тут уик-энд. Однако кузен не встретил меня с машиной, как обещал, и я прошел пешком полторы мили по проселку, надеясь, что он вот-вот примчится в своем заляпанном грязью «пежо» и обрушит на меня шквал шуток, вопросов и грандиозных планов.

Но ему было не до шуток.

Он стоял в холле бледный и какой-то пришибленный. Его руки бессильно висели вдоль туловища, казалось, он уже не владел ими. Голова была слегка повернута к гостиной, где беспрерывно щелкали фотоаппараты, а в глазах застыло выражение ужаса.

— Дон, — позвал я его и подошел поближе. — Дональд!

Он не слышал меня. Зато услышал полицейский. Он выскочил из гостиной, схватил меня за руку, резко повернул и бесцеремонно пихнул к двери:

— Выйдите отсюда, сэр. Прошу вас!

Дональд медленно перевел на нас невидящий взгляд.

— Дональд! — повторил я.

— Чарльз… — раздался его тихий голос. Полицейский ослабил захват.

— Вы знаете этого человека? — спросил он Дональда.

— Я его кузен, — сказал я.

— О-о! — Он велел мне оставаться в комнате и позаботиться о мистере Стюарте, а сам вернулся в гостиную посоветоваться.

— Что случилось? — спросил я.

Но Дон так и не ответил, он, видимо, пребывал в состоянии глубокого шока. Я не внял рекомендации полицейского, сделал несколько осторожных шагов и заглянул в гостиную.

Знакомая комната была необычно пустой. Ни картин, ни украшений, ни восточных ковров, которыми она была выстлана до плинтусов. Только голые стены, обитые ситцем диванчики, беспорядочно отодвинутая тяжелая мебель, а на пыльном паркетном полу окровавленный труп молодой жены моего кузена.

В просторной комнате было полно людей из полиции, занятых своими делами: они обмеривали, фотографировали и снимали отпечатки пальцев. Я осознавал, что они здесь, но не видел их.

Я видел только Регину, лежавшую навзничь. Полуоткрытые глаза на восковом лице, отвисшая нижняя челюсть и неловкая поза производили гнетущее впечатление. Откинутая в сторону рука со скрюченными белыми пальцами словно молила о пощаде.

Я глядел на ее размозженную голову и чувствовал, как кровь стынет у меня в жилах. Полицейский, который выталкивал меня из дома, вернулся после короткой консультации со своим начальством и, заметив, что меня шатает, озабоченно поспешил ко мне.

— Я же велел вам ждать снаружи, сэр! — в сердцах бросил он, давая понять, что я сам виноват в том, что мне стало плохо.

Я тупо кивнул и вышел в холл. Дональд сидел на ступеньках, уставившись в пустоту. Я опустился возле него, свесив голову между колен.

— Я… я сам нашел ее, — сказал он. Что ему ответить?

У меня перехватило горло. Мне самому было жутко, а ведь он безумно любил ее.

Дурнота медленно проходила. Я оперся о стену. Если бы я знал, как ему помочь!

— Она… никогда… не бывала… дома… по пятницам…

— Знаю, Дональд.

— В шестом часу она всегда… возвращалась домой… — пролепетал он.

— Я принесу тебе бренди, — сказал я.

— Она не должна была… быть здесь…

Я с трудом поднялся и пошел в столовую. И только здесь я сообразил, что означала пустая гостиная. В столовой тоже оказались голые стены, голые полки, вытащенные и брошенные на пол пустые ящики. Ни серебряных безделушек, ни серебряной посуды. Исчезла коллекция старинного фарфора. Вместо них — куча скатертей и салфеток на полу. И везде битое стекло.

Дом моего кузена ограбили. И Регина… Регина, никогда не бывавшая дома по пятницам, почему-то пришла…

Я облокотился на опустошенный буфет, переполненный такой яростью, что, попадись мне сейчас эти негодяи, которые так хладнокровно могут убить совершенно незнакомого им человека, от них бы осталось мокрое место. Смирение — удел праведников. Меня же переполняла лютая ненависть.