Нина Васина: Правило крысолова

Мы с бабушкой поехали в морг, морг был тот же, и патологоанатом тот же, и инспектор Ладушкин суетился в коридоре, что-то доказывая трем представителям Федеральной службы безопасности (отдел номер восемь).

Прежде чем санитар сдернул простыню с тела на каталке, я быстро осмотрела контуры этого тела и вздохнула — голова угадывается. Не то чтобы я всерьез предполагала, что дедушка Питер исхитрится доехать до того самого места, где были убиты Ханна и Латов, залить в горючее тетрохлорид углерода, включить двигатель, а перед отравлением еще отрезать себе голову в припадке раскаяния. Просто накатило вдруг… Нервная беспричинная злость и отчаяние.

— Это мой брат Питер, урожденный Штольге, после восемнадцати лет он взял себе фамилию матери — Грэме, — спокойно заявляет бабушка, наклоняется и целует Питера в лоб.

Я выхожу в коридор, выбираю из трех представителей Службы самого нервного — он невысок, все время потирает руки, возбужден и громко говорит — и отвожу его в сторону.

Понизив голос, но достаточно его напрягая, чтобы все мною сказанное смогли расслышать его коллеги, вытянувшие шеи, и побледневший от моей активности Ладушкин, я ухватываю пуговицу на кителе (вторую сверху) и доверительно обращаюсь к вытаращившему глаза младшему лейтенанту:

— Судя по цвету лица и состоянию слизистой, мой дедушка был отравлен?!

— М-м-м… — растерянно оглядывается федерал.

— Мне кажется, что такие признаки отравления бывают при вдыхании фосгена, а вы как думаете? — Я достаю платочек и вытираю им виски и шею. Конечно, мне же дурно!

— Э-э-э…

— Вам не кажется странным, что дедушка приехал на то самое место, где убили его племянницу с мужем?

— Это да, — кивает молодой мужчина. Брюнет. Глаза — карие. Губы мокрые, нос картошкой. Нос как раз принюхивается к запаху от моего платочка. — Он приехал в то самое место. Он позвонил незадолго до смерти, сказал, что за ним кто-то следит.

— Куда позвонил? — искренне удивилась я.

— У него была карточка с номером телефона нашей Службы, ребята оставили ее после допроса на случай, если дети что-то вспомнят.

— Он должен был с кем-то встретиться? Не скрывайте от меня правду, прошу вас, его убили те же люди, что и тетю Ханну?

— Ведется следствие. — Федерал убирает мою руку от пуговицы и ощупывает ее, не отводя взгляда от моего лица. — Я не уполномочен…

— Его отравили газовым баллончиком? Или бросили в машину гранату с газом?

— Нет, по предварительному заключению и по анализу количества отравляющего вещества в салоне автомобиля можно предположить, что газ выделялся в процессе работы двигателя, это все, что я могу сказать. Остается только догадываться, почему ваш дедушка поехал именно в это место, так как специального наблюдения за ним не велось…

— А где был немец Зебельхер в момент смерти Питера? — осенило меня.

И после этого вопроса, победоносно осмотрев растерянные лица стоящих в сторонке федералов и удивленно-напряженное — Ладушкина, я решила, что пора удалиться со сцены, чтобы не испортить все дело чрезмерной сообразительностью. Я убрала платочек, тяжело вздохнула и поинтересовалась, когда можно будет заняться похоронами? Оказалось, что очень и очень не скоро. После всех экспертиз, после всех анализов, после…

— Что же это творится, маньяк охотится за членами моей семьи?! Вы отыщете убийцу?

— Конечно, отыщут, — заверили меня подошедшие поближе федералы, на мою удачу — тоже брюнеты. И только Ладушкин остался на прежнем расстоянии, и это хорошо, потому что он светлый шатен.

Я не знаю, применил ли Питер какие-то ухищрения, или так вышло само собой, и Зебельхер по наитию поехал тогда за дедушкой, но федералы доподлинно установили, что немец околачивался на предоставленном ему служебном “мерсе” неподалеку от того места, где Питер остановился отдохнуть и уйти навсегда. Его задержали в тот же вечер, за три часа до отлета самолета в Мюнхен, и немец удивил меня несказанно. На предложение предоставить ему государственного адвоката он потребовал свидания со мной. В пять утра следующего дня, предварительно позвонив по телефону, меня самым любезным тоном попросили оказать содействие следствию.

Я взяла трубку не сразу, хоть и не спала. Проснувшись впервые в жизни в такую рань, я смотрела на фотографию на стене. В темноте на ней ничего не было видно, и, чтобы новый день не проявил на куске картона под стеклом знакомые силуэты сестры и брата, я вскочила, сдернула фотографию со стены, забросила ее под кровать и только тогда подошла к телефону.