Нина Васина - Правило крысолова

Не включая света (зачем ему свет, он отлично видит в темноте!), дедушка Питер проходит по подвалу, кряхтя, поднимает что-то и тащит к лестнице. Я в оцепенении смотрю на его темную фигуру с чем-то длинным в руке, шаги Питера по ступенькам медленные, вдруг он остановился и прислушался. Увидел? Нет, уходит, ничего не сказав.

И я понимаю, что он приходил за копьем. Мое неуемное воображение тут же стало насиловать и без того уже порядком издерганную нервную систему самыми невероятными предположениями об использовании чудовищно тяжелого копья для сведения счетов с жизнью. Дойдя до хищных зарисовок в стиле Гойи — дедушка Питер прыгает с дерева на подставленное снизу копье, космы его длинных волос развиваются, рот открыт в последнем крике, — я дернулась и застонала, обнаружив, что уже не сижу, а лежу на полу. И когда мои глаза оказались у самого пола, я наконец-то увидела огромную крысу. Крыса сидела как раз там, где раньше стоял ящик с углем. Она чуть двигала носом в мою сторону, а одну переднюю лапу поджала, и казалось, что она прижимает ее к себе с мольбой. Ладно, ничего не поделаешь, придется идти на кладбище.

Я поднимаюсь в дом, из окна кухни видны зажженные фары машины, в голове моей шумит, и так не хочется идти на кладбище, хоть плачь! Но я должна найти бабушку, должна как-то довязать этот день, и спицы мои — копья, а ночной воздух пахнет фосгеном — хотя фосген не имеет запаха… Одеваюсь и очень быстро иду по дороге к кладбищу. Среди могил я сначала заблудилась, пошла не в ту сторону и, только заметив крошечный светлячок керосинки, перестала бояться, успокоила дыхание и пошла на огонек.

Бабушка стояла с керосиновой лампой у могилы Ханны, рядом с нею стояла женщина в белой меховой накидке, они о чем-то тихо говорили и смеялись, и когда женщина закидывала голову к небу, на ее шее становилась заметной черная полоса, и только я подумала, что надо бы спрятаться, как она подняла руку и, помахала в мою сторону. И я не потеряла сознания, пока не увидела, что еще от нескольких могил мне машут женщины, а одна — так вообще в латах и шлеме, и свет луны поглощается этим шлемом, как чистый дождь застывшей поверхностью холодного озера…

Бабушка стоит надо мной, согнувшись, упираясь в колени руками, свет от лампы рядом на замерзшей траве — желтый теплый кружок, и это радует, оказывается, я не переношу свечения полированного металла.

— Зачем ты тут? — удивляется бабушка.

— Я тебя искала… Я испугалась, что тебя нет.

— Вставай, у нас мало времени.

— Да. — Я оглядываюсь. — В этом месте времени вообще нет. Оно отсутствует как таковое.

Мы идем по дороге, обнявшись, и лампа освещает нам путь, ветер утих, где-то далеко звонит колокол — в холоде ночи его звук долгий и чистый, как будто только для нас двоих на земле. И бабушка спрашивает:

— Ты все узнала?

— Все.

— Тебе нужно спрятаться, а то ты совсем ослабла.

И мы спрятались вместе под шерстяным верблюжьим одеялом часа на четыре, и я держала ее за руку, и поэтому услышала, как она потихоньку встает, и пошла за нею на кухню, подсмотрела, как она готовит чай, и успела пройти в комнату Питера до того, как бабушка начала собирать на подносе чашки, и легла на его кровать, и дождалась шарканья по ступенькам шлепанцев (из шкуры козы, мехом внутрь) и испуганного вскрика в комнате.

И тогда я встала и опрокинула чашки, и чай вылился на пол, и бабушка села в кресло и застонала, покачиваясь, и я сказала, что дедушка Пит поехал кататься на своем старом автомобиле. Один. И бабушка велела:

— Тебе необходимо срочно выйти замуж. Сможешь до субботы?

От лужи на полу пахло миндалем и чуть-чуть спермой. Это и есть запах цианида? Цианидом опрыскивают осиные гнезда… Я не была в тот момент уверена, что мне нужно срываться с места и бежать искать подходящего мужа. Но бабушка придерживалась другого мнения:

— Жена Латова написала много заявлений, обошла все инстанции и собирается забрать мальчика. Главный ее козырь — ты не замужем. Одиноким редко разрешают усыновление, а уж двоих сразу…

— Успею, — говорю я. — До субботы — успею. Собирайся.

— Куда? — спрашивает бабушка бесцветно.

— Поедем к детям, они в маминой квартире с Лаврушкой.

— Я не могу пока к детям, можно я побуду у тебя? Пару дней.

— Конечно. Там твое сердце как раз тренирует выздоровевшие крылья.

Мы одеваемся, не спеша обходим дом. К утру подморозило. Бабушка запирает двери и выключает фонарь над крыльцом. После его света стало совсем темно, и я с ходу ударилась обо что-то, напоминающее кол.