Нина Васина - Правило крысолова

— Что-то торчит из земли, — предупредила я бабушку сзади.

Она отодвинула меня в сторону. Вдвоем несколько минут мы рассматриваем, что это, пока в порыве узнавания не хватаемся за руки.

Сбоку от тропинки из земли торчит под углом копье. Его наконечник ушел в землю сантиметров на тридцать, и это кажется мне фантастически невероятным, учитывая вес и длину копья. Пока я с натугой пытаюсь не то что вытащить — хотя бы его расшатать, бабушка отмеряет шагами расстояние, уходя в глубь сада. Она находит место, откуда Питер его метнул, и зовет меня, показывая примятую кругом траву в проталинах вчерашнего снега. И следы, уходящие потом к гаражу. Бабушка приседает и закрывает ладонями один след. Когда она убирает руки, отпечатка на корке льда нет, остался только теплый след ее ладоней — заснувшая до весны трава.

Утром я отвезла Антона в колледж и сдала его дежурному учителю. Лора ждала на улице. Она сказала, что от школ любого направления и уровня ее начинает сразу же тошнить. Еще она сказала, что лучшее воспитание и образование — монастырское. Потом она долго упивалась всякими нагрянувшими на нее идеями о внедрении повсеместного церковно-приходского и монастырского образования, поскольку именно при монастырях, по ее мнению, растущий организм может познать одновременно и близость к природе, и обреченность одиночества, и необходимость послушания и противления насилию одновременно. Когда она перешла к обсуждению особенностей религиозного онанизма Достоевского в его романе “Братья Карамазовы”, я переполнилась ею, как только что выловленный утопленник водой и тиной.

— Скажи, что я тебя достала, что я несу всякую чушь, что лучше мне заткнуться, пока окружающие не повесились от тоски, — вдруг завелась она. Вероятно, выражение моего лица не оставляло никаких сомнений в отношении моего самочувствия.

— Напиши мне письмо, — предложила я. — Мне очень интересно все про Ивана Карамазова, напиши это на бумаге.

— Письмо? Зачем, я же рядом!

— Тебя пятнадцать лет твоя мама унижала пренебрежением и раздражением. А моя меня — постоянными нотациями и нравоучениями. Мы еще долго не сможем поговорить. Для меня лучший собеседник — Лом, он был единственным любимым сыночком у матери, всю себя посвятившей этой любви. Он может слушать что угодно и в любых извержениях, потому что смотрит на жизнь распахнутыми от счастья и интереса глазами. А мы — сквозь опущенные ресницы недолюбленных дочерей.

— Не правильная теория! — фыркнула Лора. — Именно у нравственно угнетенных детей, в силу противостояния обстоятельствам жизни в одиночку…

— И про это напиши. — Я перебила ее. — Извини, я держусь из последних сил.

— Ладно, могу тебе помочь. Не изводись и не переживай. Мою мамочку и Латова убил дедушка Питер.

Я затормозила и еле успела уйти в сторону от вишневой “шестерки” сзади.

— Спасибо, — кивнула я, когда убедилась, что хоть и въехала на тротуар, но никого не задела, и машина цела. — Ты мне здорово помогла. Мне теперь намного легче! И зачем он это, по-твоему, сделал?

— Все затем же. В целях воспитания в любимом внуке отстраненного отношения к жизни. Меня-то воспитывать бесполезно, я насчет мамочки иллюзий не питаю с восьми лет. А Антон…

— Прекрати говорить всякую чушь!

— Это не чушь. Я сложила некоторые факты, все так и получается. Котенка — прирезал, — загибает она первый палец. — Вороне вообще голову отрезал. Видит в темноте. И еще, это он научил мою маму правильно скрючиться, чтобы поместиться в багажнике, он так бабушку украл из психушки!

Смотрю на ее четвертый загнутый палец. Обшариваю глазами панель машины.

— Что? — наклоняется ко мне Лора. — Что ты ищешь?

— Ладушкин был прав, — бормочу я, откинув голову на спинку сиденья и закрыв глаза. — Он просил не выбалтывать громко все, что придет в голову!

— А пусть попробуют доказать! — повысила голос Лора. — Это просто мои фантазии, так сказать, неудачные сопоставления фактов из жизни с предполагаемым образом врага!

— Да почему ты считаешь Питера врагом?!

— Он враг, я это чувствую, — переходит на шепот Лора. — Тебе разве не встречались такие мужчины — предельно самоуверенные, объясняющие любой свой неприглядный поступок только им доступной моралью? Женщина никогда не прирежет раненого котенка только для того, чтобы преподнести ребенку урок о бренности всего живого! Он, видите ли, закалял твое сердце!

— Я хочу, чтобы ты перестала говорить о старом и больном человеке в таком тоне.