Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

Старик отмахнулся:

– Я ничего не покупаю. Я ничего не подписываю. Вы можете идти.

Она стояла с глупым видом, с журналами «Голденен Блатт» и с коробкой шоколадных конфет. Паульссен не собирался их брать, поэтому девушка положила все это на край стола, усыпанного выдавленными тюбиками из-под краски. Элли подошла ближе и наклонилась к старику, чтобы он ее понял. Кисловатый запах растворителя, который она уже почти не ощущала, снова ударил ей в нос.

– Вы знаете Розу Беннингхофф?

Белая щетина покрывала его подбородок. От неожиданности он остолбенел. Бесцветные глаза уставились куда-то в пустоту. Тема Элли Шустер нашла отклик. Она сунула старику фотографию, на которой была изображена взрослая Роза.

– Вы знаете эту женщину?

– Я ее не знаю.

– Почему госпожа Беннингхофф хранила вашу картину и ваше фото? Вы знали ее раньше?

– Я ее не знаю. Я ничего не подписываю.

Офисный стул на колесиках повернулся со скрипом. Паульссен снова обратился к Элли спиной. Старческие пятна просвечивали сквозь волосы у него на голове, это тронуло Элли.

– Господин Паульссен, пожалуйста, подумайте хорошо. Это очень важно. К сожалению, я вынуждена вам сообщить, что госпожа Беннингхофф мертва.

Медленно, очень медленно он повернул к ней голову. Его рот открылся, словно черная дыра:

– Уходите. Мне нужно работать.

Из таинственного господина Паульссена больше ничего нельзя было вытянуть. Но могло ли так совпасть, что они с Розой оказались в одном городе? Должны же в этой седой голове остаться хоть какие-то обрывки воспоминаний. Картины, нарисованные красными красками, просто кричали со стен – это был личный маленький ад. Неужели человек мог действительно все забыть?

– Пожалуйста, господин Паульссен, вот моя визитка. Если вы что-то вспомните, сообщите нам.

Она вложила карточку в руку, на ощупь грубую, как газетная бумага. Элли едва не испугалась, что может пораниться. Выходя из комнаты, она услышала бульканье, словно старик задыхался, но, когда она обернулась, тот все еще сидел с открытым ртом, глядя на свою картину.

«Роза, которую срезали с ножки. Розочка, я имею в виду цветочек ».

Элли остановилась у двери:

– Я приду снова, господин Паульссен.

Внутри Ханнеса нарастала дрожь, почти приятное ощущение. Ему было знакомо это чувство. Охотничий азарт. Три часа сна – это слишком мало, усталость уходила очень медленно, давая место невесомой эйфории, пока он стоял у видавшего виды рабочего стола. Побочным эффектом стало туннельное зрение, но, когда Ханнес фокусировался на Баптисте, с этим еще можно было жить.

Кошка внутри него подняла голову и заметила добычу.

Баптист развалился в своем чудовищном директорском кресле, как невоспитанный школьник. Мол, мой дом, мой кабинет, мои правила. Рядом с ним адвокат кое-как склеил то, что можно было назвать улыбкой, но Ханнес в любой момент ожидал услышать его рычание.

Кошка вздыбила шерсть .

Едва ли здесь можно было применять обычные правила допроса: завоевать доверие, наладить контакт. К этому человеку ничего не подходило.

– Господин Баптист, с этого момента я должен вам заявить, что мы больше не рассматриваем вас как свидетеля, мы считаем вас подозреваемым.

Баптист нагло улыбнулся и покачал головой. К делу подключился Ким:

– Мой клиент не имеет никакого отношения к убийству госпожи Беннингхофф.

Ханнес допустил к допросу адвоката. Возможно, это была ошибка. Но он надеялся, что это вселит в Баптиста обманчивую уверенность, заставит его вести себя опрометчиво. Кроме того, он не хотел терять времени на формальные прения. Сейчас был слишком важный момент.

Усы кошки задрожали .

– Подождите, пока я закончу следующее предложение, доктор Ким, – ответил Ханнес. – Мы ведь оба учились в университете, не так ли, коллега? Нужно всегда выяснять все обстоятельства дела.

Кошка переминается, по очереди приподнимая задние лапы .

– Я говорю не об убийстве Розы Беннингхофф. Вам, господин Баптист, предъявляется серьезное подозрение в совершении преступления – нанесения тяжких телесных повреждений вашему сыну Оливеру.

Он откинулся на спинку стула для посетителей.

Кошка приготовилась к прыжку .

– С чего вы вообще взяли, что я говорю об убийстве? У вас есть на то причины? – спросил Ханнес.

Тишина. Ким взглянул на Баптиста. В кабинете стало тесно. Господи, ну почему комнаты на первом этаже были такими просторными, а наверху такими тесными?