Ларс Кеплер - Соглядатай

У Джеки задрожали губы, и она замолчала. Эрик подлил ей и себе вина, подвинул ее руку к бокалу, почувствовал ее тепло.

– Но ты же не отсутствующий отец? – спросила она.

– Нет, я не из таких… но когда Беньямин был маленьким, у меня случились проблемы из-за лекарств, и немалые, – честно ответил Эрик.

– А мама?

– Мы с Симоне были женаты почти двадцать лет…

– Почему вы развелись?

– Она встретила одного датского архитектора. Я не порицаю ее, мне самому нравится Йон… И я, на самом деле, рад за нее.

– В это я не верю, – улыбнулась Джеки.

Эрик рассмеялся:

– Иногда люди просто притворяются взрослыми, выполняют обязанности, говорят по-взрослому…

Он подумал про Симоне, про развод – они вернула кольца друг другу, взяли назад свои обещания. Потом была вечеринка, разводный торт и разводный вальс.

– А ты встречался потом с кем-нибудь? – тихо спросила Джеки.

– У меня было несколько связей после развода, – признался Эрик. – Я встретил одну женщину в спортзале и…

– Ты ходишь в спортзал?

– Видела бы ты мои мускулы, – пошутил он.

– Кто она была?

– Мария… у нас ничего не вышло, она оказалась сложновата для меня.

– Но ты не спал со своим преподавателем?

– Нет, – рассмеялся Эрик, – но ты близка к истине. Я угодил в постель к своей коллеге.

– Ай-ай.

– Да ничего страшного… Мы были пьяны, я – после развода, поникший… а они с мужем были в размолвке, не Бог весть что… Нелли потрясающая, но я бы ни за что не хотел жить с ней.

– А пациенты?

– Бывает, что увлекаешься, – не стал скрывать Эрик. – От этого не уйдешь, ситуация же интимная… но влечение и соблазн – это для пациента только способ избежать боли.

Он вспомнил, как Сандра посреди беседы замолкала и начинала трогать свое умное, красивое лицо кончиками пальцев, а зеленые, как лес, глаза при этом наливались слезами. Она хотела, чтобы Эрик обнял ее, и, когда он сделал это, она обмякла в его руках, словно они занимались любовью.

Он не разобрался, насколько осознанно действовал, однако попросил Нелли забрать ту пациентку. Сандра уже бывала у нее на приеме, так что все выглядело вполне естественно.

– С кем ты сейчас встречаешься? – спросила Джеки.

Эрик смотрел на ее улыбку, на овал лица в мягком свете, темные, коротко стриженные волосы и белую шею. Роки Чюрклунд показался вдруг неизмеримо далеким, Эрик не мог понять, с чего он так тревожился.

– Не знаю, насколько это серьезно, но… Мы встречались считанные разы, – сказал он. – Но мне так радостно, когда я с ней.

– Вот и хорошо, – пробормотала Джеки, краснея.

Она отщипнула еще хлеба.

– Когда я у нее дома, мне не хочется уходить… И я успел привязаться к ее дочери, да к тому же беру уроки музыки, играю на пианино, как робот, – сказал Эрик и накрыл ладонью руки Джеки.

– У тебя нежные руки, – прошептала она и улыбнулась.

Эрик погладил ее руки, кисти, предплечья, коснулся лица, обвел кончиками пальцев ее черты, склонился над ней и мягко поцеловал в губы. Посмотрел на нее – на тяжелые веки, изящную шею, точеный подбородок.

Она ждала, улыбаясь, когда он снова поцелует ее, они поцеловались, ощущая язык и прерывистое дыхание друг друга, когда в дверь вдруг позвонили.

Оба дернулись и замерли, пытаясь дышать тише.

В дверь снова позвонили.

Джеки быстро встала, Эрик последовал за ней, но за дверью никого не оказалось. Лестничная клетка тонула в темноте.

– Мама! – позвала Мадде из своей комнаты. – Мама!

Джеки протянула руку и коснулась лица Эрика.

– Тебе пора идти, – прошептала она.

Старуха, которая утеплилась поверх одежды пластиковыми пакетами, беспокойно взглянула на Йону – он, пошатываясь, стоял рядом с ней в очереди бездомных.

Он хотел отдохнуть на зеленой линии метро, но встретил какого-то румына, и тот предложил ему ночлег. Йона улегся на пол в трейлере где-то в Худдинге, замотавшись в одеяло, закрыл глаза и стал ждать сна, но мысли не оставляли его в покое.

С тех пор как Люми уехала, он ни разу не ел и не спал. Он отдал дочери все свои деньги, оставив себе лишь столько, чтобы добраться до Нолена.

Из-за бессонницы приступы мигрени участились. В глубине глазницы засела раскаленная игла, да и боли в бедре мучили все сильнее.

Иранец с дружелюбным взглядом терпеливо наливал кофе голодным, протягивал бутерброды. Большинство бродяг, вероятно, спали на Центральном вокзале или в гаражах поблизости.

Голод больше не тревожил Йону; голод осознавался просто как тяжесть, от которой слабели ноги. Когда Йона получил свою кружку и бутерброд, ему показалось, что он сейчас упадет в обморок. Он отошел в сторону, развернул хлеб, откусил, проглотил, но спазм в желудке заставил его тут же извергнуть еду. Йона вытер рот и повернулся спиной к остальным. Голова кружилась так, что пришлось опуститься на колени. Йона пролил кофе на землю, откусил еще, закашлялся и выплюнул хлеб; лоб покрылся испариной.