Владимир Югов: Вкус яда

Морель бурчал: хозяин не должен отвлекаться, он, Морель, нашел, чем болен Гитлер.

— Вы страдаете из-за гастрических проблем и из-за неправильной диеты.

Морель потом записал: левая половина печени Гитлера увеличена, правая почка причиняет боль. Он отметил экзему на левой ноге. Она была, по-видимому, связана с расстройством пищеварения. Об экземе Морель пошутил: у друга его хозяина, Сталина, тоже экзема, и тоже на ноге.

— Откуда, Морель, вы это знаете? — Гитлер одевал брюки и, прищуриваясь, изучал своего доктора.

— Мой хозяин, я вынужден это знать. Я могу этим самым вас успокоить. Не только у вас болит. Болит и у Сталина.

— Х-мы, х-мы…

Тогда и прописал Морель вождю «мутафлор». Всего одну-две капли. И принимать ежедневно. В течение месяца. И лишь после завтрака.

И что же?! Пищеварительная система вождя начала функционировать нормально! Через полгода исчезла экзема! Вождь начал поправляться! Это ли не чудо? Осенью Гитлер пригласил Мореля в качестве почетного гостя на партийное ралли. Сам вождь смог одеть сапоги, избавившись от экземы!

Потому и теперь, когда прошло уже двенадцать дней после выстрела в Английском саду, Гитлер вновь вызывал Мореля для пояснений.

Морель был на этот раз совершенно пьян, но Гитлер снисходительно глядел на безобразную фигуру, кажется, еще более расползающуюся от горячительных напитков.

— Что скажете, Теодор?

— Ничего утешительного, хозяин… И не беспокойтесь!

— Эти двенадцать дней ничего не принесли?

— Хозяин, что вы хотите от этой истерички? Скажем ей спасибо, что она еще молчит… Вы представляете, если бы она заговорила? Она ведь говорила всегда очень много.

Гитлер усмехнулся:

— Морель, я вас спрашиваю, как она себя чувствует? Лучше ли ей?

— Ах да! Нет, не лучше… Лежит пластом… И так ей лежать… Я это знаю… И такого же мнения все. Тут я со всеми согласен.

— Выходит, все ваши старания безрезультатны?

— Да, выходит. И ничего не поделаешь, мой хозяин. Ничего… Я сам ночевал около нее пять суток. Я вводил ей всякое… И надо же было дуре так неудачно бабахнуть в себя!..

— Не говорите так, Теодор. Вы возбуждены алкоголем… И не контролируете себя! Это…

— Да. Да! Я же за нее переживаю. Вы что думаете, мне… не стыдно? Вы хотите, чтобы она поднялась, я стараюсь, а она… Боже упаси! Боже упаси вашего гнева! Что вам стоит меня… меня?.. И за это, и за то… И, конечно, теперь за нее… Но я хотел вам сказать еще тогда, когда привез ее из этого проклятого парка… Я хотел вам сказать: пожалуйста, ищите себе другую идиоточку, которая будет молиться на ваши речи. Если такую найдете…

— Вас что-то не устраивает? — нервно дернулся фюрер.

Морель испуганно замахал руками:

— Нет-нет! — Вдруг он поднял голову: — А вас? Вас все устраивает?

Гитлер вышел из-за стола, направился к двери — к эскулапу. Тот вздрогнул, увидя глаза фюрера. Но фюрер сразу опустил взгляд, вынул из кармана носовой платок и закрыл им себе нос.

— Да, да, — зашептал он. — Вы сегодня ужасно наклюкались. — И скрипуче прибавил, возвращаясь к столу: — Это вредно, Морель. И опасно. Он постучал пальцем по столу.

— Немцы сейчас все пьют, — пробубнил Морель. — Потому что война… Это все-таки страшно… А я пью еще за эту вашу истеричку Митфорд, черт ее подери… Не сплю ночей… Что я вам скажу, ее надо эвакуировать. И это в ваших силах… Да, да, да! И не раздумывайте!

— Куда эвакуировать? — Гитлер поднял голову и пристально глядел на врача.

— Как — куда?! К ним! К черту! К ним! Разве они не об этом пишут?!

Пьяный бред? Однако ведь это действительно выход. Родственники Митфорд требуют ее возвращения, в каком бы состоянии она не находилась. Он, фюрер, сделал все, чтобы поднять ее на ноги. Не вышло. До зимы все-таки он тянул, надеясь, что она подымется тут, с помощью немецких врачей. В декабре Юниту Митфорд подготовили для отправки в Англию. Сопровождающим был назначен Морель. Знать бы фюреру, как сложится поездка!

Великолепная Швейцария. В центре Европы. Главное — швейцарцы говорят на диалектах великого немецкого народа. Трое из четырех говорят на таких диалектах. Морель, сдав эту свою психопатку английскому врачу, уже давно ожидавшему ее тут, облегченно вздохнул и бросился в разгульную жизнь. Он был не дурак, оформил себе небольшой отпуск. Через час уже после последнего рукопожатия с английским коллегой Морель в одном из ресторанчиков отплясывал с худой и высокой девицей, пел какую-то тирольскую народную песню. Грозил, что немцы покажут еще раз этим инсбрукам — опять завоюют австрияков и, конечно, тирольчан, ибо они и есть тоже австрияки.