Владимир Югов - Вкус яда

— Идем в постель, Морель! Идем… Завтра нам рано надо вставать. Мы поедем завтра покупать фирму. Я ее присмотрел для себя. Но я отдам ее вам. Вы не еврей. Я тоже не еврей. Мы с вами сговоримся.

Морель проснулся в этот раз глубокой ночью. Где он? Зачем он здесь? Он ничего не помнил, что говорил за столом. Почему так за ним здесь ухаживают?

Он почему-то вспомнил того «спеца» из жарких песков. Дудки! Он знал, что этот «спец» только что вернулся из России. «Спец» эмигрировал туда в тридцать третьем, жил там и на чем-то попался. НКВД заставило его, наверное, заговорить. Этим «спецом» они подкапывались к Морелю. У него же, Мореля, все чисто с лекарствами! Ведь помогает Гитлеру его лечение. Что же они хотят от Мореля? Они тоже, как этот знакомый, считают его евреем. Еврей не может лечить Гитлера, не может! Уже ясно, что Гитлер хочет уничтожить всех евреев. Уничтожит он и Мореля. Доберется до него.

Он услышал шаги и насторожился.

Вошел хозяин дома.

— Я не знал, что вы не спите. Ворочаетесь, сопите…

— Алкоголь вышел, — вздохнул Морель. — Зачем вы назвали меня вчера евреем?

— Теодор, я видел, как вешают и правых, и левых… Ни к тем, ни к этим я лично примыкать не собираюсь. Надо думать о себе, Морель… Ваш хозяин, как вы его называете, однажды проснувшись в неудовольствии от того, что ваше лекарство не помогло ему громко хлопнуть газами, скопившимися в желудке, решит: как специалист — вы дерьмо. Он вспомнит, что ему подсказывают советники разного калибра. Они, Морель, — это видно из газет, считают вас евреем… Вот я заготовил документ, подпишите его. Это что касается покупки фирмы…

Гуляя утром, Морель думал о своем новом друге, о подписанном документе, о том, как быстро разбогател его новый друг. А почему Морель не может так же быстро разбогатеть? Ведь его уже давно не устраивает закупка таблеток на стороне. Ему вдруг остро захотелось хотя бы немного заработать. К чему всегда протягивать руку? Можно спокойно жить, как-нибудь уйти от фюрера… Разбогатеть…

Утро торжествовало. Выходило солнце медленно, властно. Свежести было столько и в природе, и в нем, несмотря на то, что он вчера, кажется, перебрал, что ему захотелось жить совсем по-другому. Почему он должен всегда бояться, кто родил его и кто он теперь для них, тех, кто окружает Гитлера? «Это злые люди… Ничего общего у меня с ними нет и не было! Я не хочу… Не хочу!»

И он пошел в это утро покупать фирму. Его милый агент, очаровавший Мореля вконец своей сметкой и расчетом, проворачивал дельце ловко. Хозяйкой, куда они пришли покупать фирму, была красивая женщина. Ее муж торговался, не уступал. Но фармацевтическая фирма плыла к ним. Морель становился ее владельцем.

— Ах вы, шалунишка! — погрозил своим толстым пальцем личный эскулап великого вождя, когда они вышли в тихий зимний день.

— Что вы имеете в виду? — Обладающий завораживающим мюнхенским диалектом его напарник очень доброжелательно улыбнулся.

— Я завидую вам, — сказал Морель, не совсем и притворно вздыхая.

— Чему же вы завидуете?

— Вы переспите с ней в первую же встречу, когда муж ее укатит по каким-то делам. Разве я не видел, как вы перемигнулись, мой друг, с ней?

— Вот о чем вы! — рассмеялся компаньон. — Добрый, хороший мой друг Теодор! Она улыбнулась мне так, как и вам. Это была грустная и очаровательная улыбка. Она улыбнулась нам как победителям. Мы в ее понятии выше проигравшего на гонках жизни ее мужа. Он распродает, а мы с вами покупаем. Мы — владельцы. Он — торгаш от нужды… Впрочем, хотите она придет к нам в гости?

— Вы спрашиваете! Но у меня шансов…

— Теодор, вы знаете, что у меня и без этой очаровательной женщины есть поклонницы. Мы сделаем так… Вы, наверное, не заметили того, что ее муж сказал… Он сказал, что сегодня вечером уезжает почти на месяц… Впрочем, он уже уехал. — Поглядел на часы. — И мы пригласим ее — как консультанта. Мы же не знаем все подробности. Почему он продал, это ясно. Он горит, как коммерсант. Но можно ли полностью рассчитывать на эту фирму? Или мы с вами подумаем о том, что со временем станем подыскивать что-то помощнее? Не так ли, мой друг?

Сам Бог не заподозрил бы эту женщину в игре. О, какая это была изысканная, точная, аристократически бесподобная игра. И вся эта игра предназначалась не стройному бесподобному мужчине в молодом цветущем возрасте, а ему, «этому несравненному толстячку». Она никогда не обращала до этого внимания на таких толстячков, если признаться откровенно. А посмотрите, сколько в нем, этом толстячке, жизни! Какой огненный взгляд! Какой пожирающий мужской взгляд! Молодые, они пресыщены, они насытились и любовью, и ласками. Что не скажешь о Теодорчике. Он — один?! И никого у него в эти дни не было?! И это свидетельствует его напарник?! Вы не обманываете оба?