Владимир Югов: Вкус яда

— Спасибо.

Он вернулся примерно через полчаса. Был чист, убран. И Морель вспомнил себя, когда приехал в первый раз в эту страну, и они его вербовали на чужой квартире. Он тогда — дурачок… Мало за себя запросил. Напился, и они без него, по сути, решили его судьбу. Разве нельзя было с ними поторговаться? Но что надо этому африканцу?

— Морель, ты слышишь меня, — сзади доктора раздался голос африканца, — ты тогда меня продал, Морель. Ты не подумал и продал. И я тебя не прощаю, Морель…

Личный врач Адольфа Гитлера повернулся удивленно в сторону, откуда доносился голос африканца. Он стоял, облокотившись на стол, в руках у него был пистолет. — Мне тогда не поверили. Не поверили, что ты — враг нации. И ты видишь, что не поверили зря. Меня вытолкали из нашей вонючей теперь столицы. Я отведал все, был фронт. Так отведают все те, двое… Они сейчас едут той дорогой, которой я ехал, когда меня обвинили во лжи… Ты тайно возвращался отсюда и вредил нации…

— Что ты хочешь? — спросил Морель. Он стал будто ниже. — Говори. Потом скажу я. И потом, если захочешь, выстрелишь мне в голову. Только не промахнись, как эта фанатичка Юнита Митфорд.

— Ты боишься паралича?

— За мной некому ухаживать.

— А она? Которая вышла от тебя?

— Это она и не закрыла?

— Нет, она закрыла все как положено. Это просто для меня нет ничего… Впрочем, я не хочу слушать тебя. Я заработал то, что лежит у тебя на столе. Я заработал…

— Послу…

Он не договорил. Он не понял, что же произошло. Он скорее почувствовал, что убит, убит метким выстрелом. Он тогда, — хотел крикнуть, — не продавал. Просто они всякий разговор фиксировали. И африканец сам виноват, что напросился на беду… Но он уже всего этого сказать не мог. Грузное его большое тело медленно опускалось к пустым бутылкам арака. Предатель, — хотел он еще прошептать. Но тоже уже у него не нашлось сил, чтобы это прошептать.

— Жалко, жалко… — Он все-таки это мог сказать, ибо к этому он добавил: — Жалко… Женщина…