Буало-Нарсежак - Волчицы

- Завтра утром еще увидимся, - добавила Элен. - Доброй ночи. Хорошенько отдохните: путь предстоит нелегкий.

Я больше не пытался вступить с Жюлией в контакт, но всю ночь почти не сомкнул глаз, прокручивая в уме вопросы, которые должен задать ей по пути на вокзал. В моем распоряжении будет от силы минут двадцать. А ведь придется еще уговаривать ее...

Утренняя церемония расставания была недолгой. Время поджимало. Ни у кого не было желания разговаривать. Быстро при свечах - электричество было отключено - позавтракали. Жюлия выглядела озабоченной, избегала смотреть в мою сторону. Я вообще не выношу эти отъезды на рассвете. Они всегда тягостны, но этот был особенно жутким! У нас едва хватило времени попрощаться. Элен, стоя на лестничной площадке, держала в вытянутой руке свечу. Я спускался первым, неся тяжеленный чемодан, в колеблющемся свете свечи каждая ступенька казалась западней. За мной стучали каблуки Жюлии. Когда мы спустились на первый этаж, огонек свечи наверху исчез, и мы погрузились во тьму.

- Дайте мне руку, - предложил я.

- Нет. Идите впереди. Я хочу слышать, как вы идете... Ну, вперед!..

Отмычкой, которую дала мне Элен, я открыл дверь. Ночь была такой же непроглядной и мокрой, как та, когда я плутал по городу. Жюлия, колеблясь, остановилась на пороге.

- Опоздаем, - тихо проронил я.

Она встала справа от меня - с этой стороны у меня был чемодан, - и мы тронулись, пробуя ногой дорогу, как при гололедице. Метров через двадцать чемодан чуть не вывернул мне правое плечо. Я перехватил его другой рукой. Жюлия вскрикнула.

- Не валяйте дурака, - сказал я. - Больше нет времени играть в прятки. Итак? Что вы хотите мне предложить?

- Кто вы, собственно говоря? - спросила она.

- Это не имеет ровно никакого значения. Месяцы, годы я был товарищем Бернара. У него не было от меня тайн. Мы вместе бежали. Если он и умер, то даю вам слово, не по моей вине.

- Это не вы его?..

- Нет. Не я. Его задело вагоном, когда мы проходили сортировочную станцию... Прошу вас, идите не так быстро. Ну и тяжелый он у вас, этот чертов чемодан!

Мы шли по набережной Соны. В лицо нам ударил моросящий дождь, словно сама ночь дохнула на нас.

- К чему было ломать комедию? - спросил я.

- Чтобы посмотреть, что вы за человек. Чтобы понять, можем ли мы договориться.

- Договориться о чем?

- Мой дядя Шарль умер. Мы были в ссоре. Он оставил Бернару все свое состояние.

- Ну и что?

- Не понимаете?.. Речь идет о наследстве в двадцать миллионов.

Я поставил чемодан на землю.

- Выходит, я... Ну, то есть Бернар - единственный наследник? А вам ничего?

- Ничего. В случае смерти Бернара капитал должен быть вложен в дядино предприятие.

Я немного отдышался, платком утер лоб и шею. Ночь обволакивала нас, сближала, как двух сообщников. Лицо Жюлии белело рядом со мной меловым пятном. Голос ее был на удивление живым.

- Мне ничего, - повторила она с надрывом.

- Вот, значит, что, - прошептал я. - В сущности, смерть Бернара вас устраивает. Мы могли бы поделиться?

- Ну разумеется!

- По десять миллионов! - произнес я, не очень ясно отдавая себе отчет в том, что со мной происходит.

- Нет, - поправила Жюлия, - пять... И я не мешаю вам жениться на Элен.

- А если я откажусь от наследства?

- Это лучший способ возбудить подозрения.

- Предположим! Но потом вы ничего больше от меня не потребуете?

- За кого вы меня принимаете?

Она подстраивает мне какую-то ловушку. Наверняка. Не может же быть все так просто.

- Каким образом я смог бы выполнить необходимые формальности? Нотариус, наверное, знал Бернара?

- Нет. Он в Абиджане*. Я узнавала. Вам достаточно иметь двух свидетелей; найдете их среди окружения Элен. Никаких сложностей.

______________

* Столица и главный порт республики Кот-д'Ивуар (с 1960 г.). В описываемое время столица одноименной французской колонии.

Мне потребовалось бы время, много времени, и прежде всего полное спокойствие, чтобы изучить ситуацию со всех сторон. Я же был способен думать лишь об одном: "Ты свободен... ты богат... ты свободен...", не испытывая, впрочем, при этом чрезмерной радости.

Где-то далеко, на краю города, раздался паровозный свисток.

- Согласны? - спросила Жюлия.

- Вынужден согласиться. Если я этого не сделаю, вы меня выдадите, так ведь?

Она воздержалась от ответа, но оба мы его знали. Она ведь тоже понимала, что в эту минуту находится в моей власти. Кроме нас, на этой продуваемой ветром набережной никого не было, темнота скрадывала мои движения. Поддайся я алчности, и Жюлии конец. С самого начала она испытывала ужас перед этой минутой и, как могла, отдаляла ее.