Буало-Нарсежак: Неприкасаемые

– Не стоит беспокоиться, – сказал мэтр Брежон. – Я знаю дорогу.

Виктор Леу пытался встать, опираясь на трость и на край стола. Адвокат хотел было ему помочь.

– Не надо, – пробормотал Леу.

Отталкивающая гримаса искажала его лицо. Левое веко было полуопущено. Левая рука висела как плеть. Ему наконец удалось встать. Жестом он отстранил своего друга.

– Филлол настаивает, чтобы я ста… ста… – Он запнулся на этом слове. – Старался все делать сам. А Филлол – хороший врач…

Голос его сильно изменился, губы двигались странно, как у старой лошади, жующей удила. Он сделал несколько шагов, еле волоча ноги.

– Я рад… что все… привел в порядок. Лучше все… пре… предусмотреть заранее, правда?

– Конечно, – ответил адвокат наигранно бодрым тоном. Так обычно разговаривают с тяжелобольными людьми. – Вот увидите, все будет хорошо. Пусть Симона мне непременно напишет, как только вы устроитесь.

Леу остановился, искоса посмотрел на мэтра Брежона.

– Бедняжка Симона!.. Какую я ей уготовил участь!

– Наймите сиделку. И потом, черт побери, вы же не при смерти!

Леу достал платок и медленно вытер рот. Как только он начинал говорить, на губах выступала слюна.

– Я знаю, что серьезно болен, – проговорил он. – Я чувствую себя хуже, чем все думают. Ладно, друг мой, спасибо… за все.

– Вы вернетесь?

– Нет. Переезд отнимает слишком много сил… Филипп… будет держать меня в курсе… Что вы хотите?.. Мое время прошло… Все кончено…

– Я приду к самолету проводить вас.

Леу оперся о трость.

– Вы очень любезны… но не надо… Все эти прощания меня просто убивают.

– Да, ведь за такое долгое время вы перезнакомились со всеми. Вы здесь уже двадцать лет?

– Двадцать пять… Скоро будет двадцать шесть.

Леу повернулся к заливу, посмотрел на пальмы, на лужайку, где работала поливочная машина.

– Тяжело уезжать, – пробормотал он.

– Отойдя от дел, вы могли бы остаться здесь.

– Нет. Лучше предоставить свободу… свободу… преемникам… И потом, не забывайте о моей малышке Симоне… В Париже у нее больше шансов выйти замуж, чем здесь… Мне так хочется, чтобы она устроила свою жизнь… Теперь это – моя главная забота.

– Не оставайтесь долго на ногах, не утомляйте себя… Я горячо желаю, чтобы вы выздоровели, чтобы хорошо устроились на новом месте… Мы часто будем вспоминать о вас…

– Спасибо.

– Пустяки. Ладно. Держитесь!

Адвокат долго жал здоровую руку Леу, затем удалился. В гостиной его ждала Симона.

– Извините за беспорядок, – сказала она. – Одни вещи берем с собой… другие оставляем здесь… Голова идет кругом. Ну, как вы его нашли?

«Как же она на него похожа! – подумал мэтр Брежон. – Такие же серые глаза. Тот же подбородок. И такой же нелегкий характер».

– Что ж, – проговорил он, – думаю, дела не слишком плохи. Но он очень беспокоится о вас.

– Присядьте на минутку, вы же не торопитесь? Она взяла пачку сигарет со столика из черного дерева, украшенного изображением дракона.

– Вам я не предлагаю. Вы человек положительный. А я вот выкуриваю пачку в день. Бедный папа! Мне двадцать восемь лет, а он обо мне беспокоится. Это очень трогательно.

Она закурила.

– Иногда, правда, раздражает.

Затягивалась она глубоко, выдыхая кольца дыма, закрывавшие ее лицо голубым туманом, который она время от времени отгоняла движением руки, как будто освобождаясь от обволакивающей ее паутины.

– Его дела плохи, – возобновила она разговор. – Филлол – просто осел. У него допотопные понятия. Паралич лечат не только таблетками и уколами. В Париже мы сразу же обратимся к настоящему специалисту. Папа… ведь я его уже не узнаю… У него бывают эмоциональные всплески, как у старика. Представьте себе, это у него-то! Иногда он даже теряет контроль над собой… Он путает дни, даты. Подумать только, каким он был раньше.

– Мне кажется, что резкая перемена обстановки не пойдет ему на пользу, – сказал адвокат. – Он ведь никого не знает в Париже?

– Никого. После того как он поселился здесь, он никогда туда больше не ездил.

– Но… извините за нескромность… если с ним что-то произойдет в Париже, разве согласился бы он быть похороненным так далеко от могилы жены? В завещании ничего об этом не говорится.

– Ему это глубоко безразлично. Мы с ним обсуждали этот вопрос. Он желает, чтобы его похоронили в Париже в склепе родителей, причем без особых церемоний. Ну а мама, естественно, останется здесь. Вас это удивляет?.. Но ведь мама умерла более десяти лет тому назад. А у отца всегда было столько дел! Понимаете, у него никогда не оставалось времени на сантименты.