Дмитрий Сафонов - Энские истории

Луна тут же забыла про зеркальце; про все на Земле забыла, кроме этого маленького кусочка, лежащего на моей ладони; она посылала свои лучи только ему; нежилась на безупречных гранях, заставляя его сверкать разноцветными искрами; проникала внутрь, наполняя его голубым свечением…

Какая, в сущности, пошлая вещь! Простой углерод! Дальний родственник угля и карандашного грифеля, однако же нет в них той магии, которая заключена в холодном сверкании бриллианта. В них нет загадки. Твердости. Силы.

Ведь вот чем, пожалуй, бриллиант привлекает людей: этот камень — словно символ смерти. Ее материальное воплощение. Ну посудите сами: сколько бы вы ни держали его в руках, он всегда будет оставаться холодным; им можно резать стекло, царапать железо… Он вечен. Он холоден. Его блеск завораживает… Не так ли и смерть — единственное, к чему мы постоянно стремимся: осознанно и неосознанно?

Я бережно закрыл футлярчик, погладил его и поцеловал; приложиться губами к самому камню я не решился. Нашелся! Ну и хорошо!

Я засунул футляр за пазуху и только теперь смог наконец перевести дух. А она все это время молча стояла рядом.

— Ну что? Так и будешь тут стоять? — спросил я ее. — Пойдем на станцию, посмотрим расписание: может, сядем на какой-нибудь проходящий поезд.

Она кивнула.

— Вещи-то собери…

Она покачала головой:

— Теперь в этом нет смысла…

— Ну, как хочешь, — я положил руку на ее мягкие ягодицы и подтолкнул вперед. И тут… Вы не поверите, но меня обуяло такое сильное желание, что я снова не смог с собой совладать.

Я набросился на нее сзади, повалил в кусты и, страшно торопясь, ломая ногти обо всякие пуговицы, молнии и крючки, принялся ее раздевать.

Она не сопротивлялась. Она только заплакала: тихонько, как плачут чем-то сильно обиженные дети, когда они одни, и никого из взрослых рядом нет. Меня это возбудило еще больше. Я терзал ее, заламывал руки, сильно сжимал пальцами лицо и даже чуть было не разорвал ей рот. Она не сопротивлялась. Она тихонько плакала…

Потом мы сидели в здании вокзала на качающейся некрашеной скамейке; совершенно одни, и только бабочка из последних сил билась о плафон.

Я посмотрел расписание: пожелтевший лист бумаги в растрескавшейся рамке под засиженным мухами стеклом.

— Через пятнадцать минут поезд. Стоянка — одна минута. На нем мы доберемся до Москвы.

— Я не поеду, — сказала она. — Я останусь здесь.

Я пожал плечами:

— Как хочешь… Дело твое.

Мы замолчали. И вдруг — меня пронзила одна простая мысль! Как же она раньше не приходила мне в голову!

— Скажи! — спросил я у нее. — Скажи, как ты узнала, что у меня есть перстень. ОТКУДА ты это узнала?!

Она улыбнулась:

— Я все про тебя знаю… Знаю, что до восьми лет ты писался в постель; знаю, что тебя часто бил пьяный отец; знаю, что ты лишился девственности в двадцать два года, потому что у тебя было много прыщей, и ты стеснялся подходить к девочкам; знаю, что однажды компания пьяных подростков забила насмерть случайного прохожего, и ты был среди них… Я знаю про тебя ВСЕ; даже то, что ты сам хотел бы забыть…

— Подожди, — опешил я. — Откуда такая информация? Тебе известно все… Но откуда? А-а-а… Ты следила за мной? Ты — агент Пианиста? — я даже хлопнул в ладоши — так меня поразила эта догадка. — Так вот оно в чем дело! Но как же ловко вы все подстроили: получилось, что не ты шла за мной; а я преследовал тебя! Надо же! Сели в один вагон, в одно купе… Но я хочу тебе сказать вот что: это хорошо, что ты остаешься здесь. Мне не нужны соглядатаи! Я уезжаю! Один! Ищите ветра в поле! Я увезу с собой перстень! И продам его! У меня будет куча денег! Так и передай своему придурку-шефу: мол, плакали твои денежки… Потерялся перстенек. И Саша Беленов пропал. Нет больше Саши Беленова! У него теперь — другое имя, другая биография, другая жизнь…

— Глупенький! — с жалостью тихо произнесла она. — Я и есть твоя жизнь…

Я расхохотался ей прямо в лицо.

— Ну, знаешь… На этот счет есть разные точки зрения.

Подошел поезд. Я вскочил на подножку, сунул проводнику деньги.

Она так и осталась сидеть на скамейке. Она не двинулась с места.

Поезд тронулся. Он быстро набирал ход и скоро скрылся в темноте. Маленькая станция, а вместе с ней и эта странная женщина исчезли из виду… Навсегда…

Меня схватили за руки и заломили их за спину.

— Больно! Что вы делаете? Отпустите меня! — закричал я, сгибаясь, и ударился о подоконник.